Последние дни Джека Спаркса - Джейсон Арнопп

Один главный тезис интуитивно кажется мне справедливым: встретиться лицом к лицу с собой из прошлого – всегда плохая идея. Если мы соприкоснемся или даже заговорим – мир может взорваться или что-то в этом роде. Материя и антиматерия. Я даже смеюсь от такой мысли. Выходит истерический смешок человека, который валяется на земле позади церкви, в то время как его прежняя версия наблюдает внутри сеанс экзорцизма и не догадывается, что тут замыкается временная петля.

Пятьдесят оттенков бреда.

Вдруг мне приходит в голову, что я могу быть уже мертв, и перестаю смеяться. Может, я сейчас призрак? Может, это уже смерть? Я успокаиваюсь, когда чувствую тепло в шее, а затем и биение пульса. Но вдруг мертвые ощущают себя как живые? Что, если эта тварь внутри Марии Корви видит меня ее глазами, а обычные люди – нет?

Я помню давешнее привидение в подвале Лос-Анджелеса. Или грядущее привидение, смотря с какой стороны посмотреть. Вне всякого сомнения, то был, есть и будет мой призрак. Мой будущий призрак. И он был прозрачен, и таял перед глазами, не то что я сейчас. Еще я помню его страшные ожоги, и в очередной раз накатывает тревога.

Мои мысли катятся в эту бездну, пока мое прерывистое дыхание не выравнивается и паника не отступает. Я решаю, что нужно действовать.

В церкви от боли вскрикивает отец Примо Ди Стефано. Ага, это, должно быть, Мария вонзила выплюнутый гвоздь ему в ногу. И я еще сомневался в реальности происходящего? Как же я наловчился отгораживаться от реальности. Это было, кажется, целую вечность назад.

Как быть? Рискнуть и поговорить с собой из прошлого, уговорить его бросить написание этой книги? Попросить его вымолить прощения у священника, и в особенности у Марии? Если я сглажу обиду, нанесенную своим смехом, может ли это отменить грядущие кошмары?

Вдруг это мне дается второй шанс?

Каковы правила этой игры? Я просто сочиняю их на ходу, в чем я сам обвинял в свое время Паранормальных.

Я хожу кругами, пока не накручиваю себя до предела и не решаюсь выйти из-за церкви.

Вывернув из-за угла постройки, я сразу вижу Тони Бонелли. Он стоит в некотором отдалении от входа, там, где припаркованы машины. Он курит и пока не видит меня. Но я начинаю припоминать. Осталось немного.

И вот он замечает меня у обрыва и спокойно кивает. Я мог бы подумать, что он испугается или насторожится, но ведь для него я – тот самый клиент Джек, который сейчас в церкви. С такого расстояния Тони вряд ли заметит, что на мне другая майка. Пиджак тот же, джинсы, возможно, те же. Он не заметит ни рюкзака Шерилин за моей спиной, ни толщи бинтов и ваты под одеждой.

Во мне бушует ярость, когда я начинаю двигаться на него. Мои руки дрожат от превкушения этого момента, когда нащупают тонкую кожу его горла, глазные яблоки, все, до чего смогут дотянуться. Я хочу, чтобы этот подонок страдал за то, что сотворил с Бекс, хотя у него это еще впереди, и я понимаю, что его довело до этого безумие.

Бонелли хмурится, делает шаг назад. Он хочет сказать что-то, вероятно, спросить, что случилось, но в этот момент из боковой двери церквушки выходит «я» из прошлого. Охваченный иррациональным страхом, я прячусь за угол церкви, чтобы меня не заметили.

Тони ахает от неожиданности, и я вспоминаю, каким странным показался мне тогда этот момент. Я-то подумал, что на парня произвел такое впечатление экзорцизм. Но теперь можно понять его реакцию – он ведь только что увидел перед собой моего маниакального двойника. Даже странно, что он не убежал оттуда куда глаза глядят.

Но что я, черт побери, творю? К черту Бонелли, к черту месть, к черту страх: мне нужно изменить будущее. Пока что события происходят ровно в той же последовательности, что и прежде. Я собираюсь снова вывернуть за угол. На этот раз я все изменю. Я обращу на себя внимание меня из прошлого и расскажу ему все, что мне известно. И Вселенная не взорвется.

Поехали.

– Здравствуй, Джейкоб, – раздается за моим плечом сиплый детский голос.

Там стоит Мария Корви. Ее руки чинно сложены на фоне синего комбинезона, и на лице цветет широкая улыбка. Сама невинность, если забыть о том, что вокруг ее рта размазаны ее собственная кровь, желудочные соки и крошки ржавчины. Она почти похожа на человека, но трещины на коже и гнойно-желтые глаза разрушают образ.

В этих глазах бушует настоящее адское пламя, прямо там, где должны находиться зрачки и оптические нервы. Значит, все-таки не результат удачного освещения.

Она кладет палец мне на губы. Тот, с поломанным ногтем, еще влажный от крови. Ее зловонное рыбное дыхание наполняет мои ноздри.

– По-моему, прошло неплохо, что скажешь, Джек? Нравятся мне эти библейские декламации, и священники без них жить не могут.

Я все еще думаю, что вот-вот она расскажет мне, в чем подвох. Отодвинет занавес настоящей страны Оз. Настоящего «Шоу Трумана». И тогда я подумаю, как меня чудом пронесло. Повеселились, и ничего страшного.

Это, конечно же, классический пример ложной надежды.

Легким движением пальца слева направо она размазывает мерзкую жижу по моим губам и отнимает палец. Я решаю воспользоваться моментом.

– Ты… ты та, кто я думаю?

Строя из себя невинность, Мария кокетливо сообщает:

– Мамочка скоро хватится меня. Я бы не хотела ее огорчать.

Мадделена Корви. Эта женщина была права, веря, что в ее ребенка вселились демоны. Ей оставалось жить считаные часы.

– Послушай, – говорю. – Я сожалею, что рассмеялся. Правда, я ужасно, ужасно сожалею.

Мария манерно пожимает плечами. Мне слишком хорошо знаком этот жест – я и сам всегда использую его, когда хочу притвориться равнодушным.

– Я беру назад все, что я говорил, – не унимаюсь я. – Я знаю, кто ты. Ты существуешь, и я расскажу об этом миру.

Из церкви раздается четкий и ясный голос меня из прошлого:

– Не существует никакого дьявола!

Мария тихоньно смеется гортанным смехом.

– Мария, – зовет Мадделена в церкви. Нездорово-желтые глаза Марии обращаются на звук, и она распахивает рот. Из самого горла начинает раздаваться громкое и отчетливое тиканье часов.

Чувствуя себя загнанным в мышеловку, нельзя не испытать отчаяние.

– Я хочу жить. Я столько всего узнал. Прошу, прости меня.

Мария склоняет голову набок, смотрит вверх и прикладывает палец к подбородку. Как будто всерьез обдумывает мое предложение.

Тик-так.

– Пожалуйста, – продолжаю я. – Помилуй хотя бы Бекс. Ребекку Лоусон. Она ни в чем не виновата.

Прости, Шерилин. Мне очень жаль, но у меня остаются считаные секунды, чтобы вымолить поблажку.

Мария отвечает, и тиканье умолкает.

– Я тут ни при чем. Хотя не скрою, было весело. Слышал, как ее кости хрустели в трубах? Раздробленные кости Бекс…