Последние дни Джека Спаркса - Джейсон Арнопп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты слышишь? – набрасываюсь я с вопросом на Шерилин. – Слышишь, шепчут мое имя?
Она обрабатывает розетки и мотает головой.
– Джек… – повторяет голос.
Я подскакиваю с места и выбегаю из двери. Ярость гонит меня вперед, и я меряю шагами коридоры. Шерилин окликает меня, хочет знать, куда я направляюсь. Ах, в подвал? Если так, то ей нужно больше времени на подготовку.
В закрывающиеся двери лифта я кричу, чтобы она не следовала за мной.
Запыхавшаяся Шерилин догоняет меня в холле. Я показываю на вход в подвал и требую сотрудника с модной щетиной – не Брэндона – дать мне ключи. Парень краснеет и бледнеет, потом хватает трубку настольного телефона и жмет на кнопку. Потом набирает добавочный номер и говорит в трубку:
– Рут, куда подевался Ховитц?
Я тянусь через стол, выхватываю у него из рук трубку и со всей силой бросаю ее на рычаг. Трубка путается в пружинистом шнуре.
– Уходите, или я вызову полицию, – говорит парень.
– Эй! – окликает какой-то полуночник в холле.
Плоскоголовый двухсоткилограммовый чернокожий человек встает с дивана. Он движется к нам и благодаря отражению в полированном полу кажется даже крупнее, чем на самом деле.
Пока все это происходит, бестелесный голосок продолжает настойчиво шептать мое имя.
Шерилин окидывает взглядом приближающегося блюстителя порядка и исподтишка вынимает дубинку из-под подкладки рюкзака.
– Ребята, давайте обойдемся без рукоприкладства.
Щетинистый парень сжимает руки в кулаки и даже не моргает.
– Будет лучше, если вы уйдете.
Я задираю майку и комкаю ее вокруг шеи, чтобы щетинистый парень мог разглядеть мой изувеченный торс. Все пластыри, порозовевшие от крови, позеленевшие от гноя. Все размотавшиеся бинты, обнажающие исповедь больного человека.
Щетинистый вынимает из-под стола ключ и передает его мне тем жестом, каким бросают монетку уличному сумасшедшему, чтобы успокоить его.
Шерилин прячет дубинку обратно в потайное отделение.
Мигающие лампочки действуют мне на нервы. Мы пробираемся по служебному коридору вниз, воздух становится жарче и сырее. Зов стих.
Бурлящая ярость идет мне на пользу. С ней намного проще справиться, чем с необъятным горем и невосполнимой утратой.
– Мне пришлось половину своего барахла наверху оставить, – ворчит Шерилин.
– Я же сказал не идти за мной. Я просто хочу покончить с этим раз и навсегда. Что-то хочет, чтобы я спустился вниз, и у этого чего-то голос Марии Корви.
– Я не позволю тебе отдаться им на растерзание, Джек.
Коридоры становятся темнее, а страх потихоньку начинает подтачивать мою решимость. Я опускаю руку в карман в поисках зажигалки, но в кармане пусто. Я останавливаюсь, не зная, что делать и что говорить.
Шерилин начинает мотать головой по сторонам. Принюхивается, как кошка. Она стонет, как от приступа мигрени, а потом отмахивается от чего-то невидимого.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Психическая атака.
Шерилин стоит рядом со мной. Слабая лампочка из бойлерной высвечивает силуэт ее профиля. Холод неестественно резкий, как будто внезапно наступила зима. На этот раз я не смогу обвинить оборудование Паранормальных. Черт, неужели они правда непричастны к видеозаписи? Когда я дотрагиваюсь до неровной, покрытой испариной стены, я испытываю странное облегчение.
– Что такое психическая атака? – спрашиваю я.
– Это тварь знает, что мы здесь. Чувствует меня и показывает силу. Ты останешься здесь, а я выставлю барьеры на территории. Не спорь.
Я соглашаюсь сразу. Правильно она сказала во время эго-терапии, я трус. Я надеялся, что она спустится сюда за мной.
Из рюкзака Шерилин достает аэрозоль, какую-то статуэтку и пакет. Она вручает мне пакет (он оказывается на удивление тяжелым) и говорит:
– Подержи это пока и не шевелись.
Я борюсь со страхом, когда ее тяжелая поступь становится легче, тише, а потом совсем смешивается с гулом генераторов и Шерилин скрывается за пресловутым поворотом в бойлерную.
Я жду ее в темноте.
Моя рука снова тянется за «Зиппо» в карман.
Жду в темноте.
Бесцельно шарить по совершенно пустому карману.
Жду в темноте.
Сердцебиение – джазовая импровизация на гонговых барабанах.
Тут я вспоминаю о содержимом другого кармана. Смятый листок бумаги… обернутый вокруг моего телефона.
Жду в темноте.
Я вынимаю телефон и включаю его. Я купаюсь в его бледно-голубом свете, судорожно оглядываясь вокруг в страхе увидеть что-нибудь из моих кошмаров.
Шерилин вручила мне этот листок еще в номере, до того, как чудовища хлынули из канализационных стоков. В свете телефона я разворачиваю записку и пытаюсь вспомнить, о чем в ней должно сообщаться.
Вот что она написала:
САТАНАХИ Я
МАНИ Я
БАРАКИ Я Л
Голос Шерилин раздается в коридоре и достигает меня, хлесткий и суровый, голос укротительницы:
– О, нет-нет-нет. Не подходи. Не подходи, а не то угощу тебя вот этим.
Когда ее голос слышен снова, он менее звонок. Она сопротивляется. От внезапного страха в ее голосе все во мне подбирается.
Слышится глухой звук падения на землю.
– Шерилин? – зову я. – Шерилин, ты как?
Нет ответа.
Генератор продолжает гудеть.
Как же мне хочется убежать. Да-да, убежать, как убегал мой отец. Как я всю жизнь бегу. Но она пересекла земной шар, чтобы спасти меня, и пусть говорит, что хочет, про свое собственное спасение.
Вопреки голосу здравого смысла, я натягиваю на плечи рюкзак Шерилин и заставляю себя пойти в направлении бойлерной. Я стараюсь быть храбрым, но голос срывается, когда я в очередной раз зову Шерилин. Моим легким нужно сосредоточиться на дыхании. Пока они выпускают этот белый пар передо мной, значит, я жив.
Я включаю телефон и начинаю снимать. Если здесь правда есть привидение, я хочу, чтобы это увидел весь мир. Впервые в своей жизни я хочу достичь благой цели. Может, этот дух сумеет избежать камеры, как Ая, но я попробую. И вот я пробираюсь вдоль труб, приближаюсь к повороту. Сердце колотится где-то в горле. Каждая клеточка моего тела ощущается плотнее, тяжелее, чем это возможно.
Если призрак поджидает меня за поворотом, я могу обмануть его ожидания. Тогда я опускаюсь на корточки и пробираюсь ползком. В этот момент что-то начинает стучаться в дверь между моим сознанием и подсознанем.