Крыши Тегерана - Махбод Сераджи

Выпитая водка придает смелости, и я подхожу к окну Зари. Занавеска наполовину отодвинута, и я долго всматриваюсь в неосвещенную комнату. На кровати Зари лежит паранджа Переодетого Ангела, значит, она в комнате или, во всяком случае, в доме. Я возвращаюсь к себе.

Раздается звонок в дверь нашего дома. Пришел Ирадж. Я так взволнован новым открытием, что порываюсь сразу же рассказать о нем другу, но он, как всегда, заговаривает первым. Как бы то ни было, это не тот человек, с которым стоит делиться. Мы усаживаемся во дворе у бассейна. Он показывает мне новую книгу, биографию своего кумира Томаса Эдисона. Ирадж не на шутку смущен оценкой, которую автор дает жизни Эдисона.

— Если верить этому парню, Эдисон был мошенником, — говорит Ирадж. — Он нанимал бандитов, которые принуждали молодых изобретателей за гроши продавать ему свои изобретения, иначе их ожидали жестокие побои!

Ираджу трудно поверить в эту возмутительную ложь, но он божится, что если эти обвинения — правда, то он откажется от своей мечты стать изобретателем в пользу карьеры честного политика.

По словам его отца и дяди, дни шаха сочтены. Люди по горло сыты его диктаторскими замашками и бесчеловечным обращением с инакомыслящими. Даже руководители армии считают, что он зашел слишком далеко. Дядя Ираджа служит генералом в армии шаха, которую поддерживают американцы. Он участвовал в переговорах о приобретении нескольких F-16 у американского правительства. Эти реактивные истребители сделают Иран сверхдержавой Среднего Востока, а именно к этому американцы всегда стремились. Разумеется, они бы отдали предпочтение Израилю, но лучше уж позволить нести жезл мусульманскому государству, чем еврейскому, которое ненавидят миллионы людей в этом регионе. Отец Ираджа говорит, что чем теснее шах сближается с Западом, тем менее популярным становится на Среднем Востоке. Однако самую большую угрозу для шаха представляет Израиль. Должно быть, израильтяне обеспокоены тем, что у них на заднем дворе разворачивается военная машина. Рано или поздно они воспользуются богатыми израильскими лоббистами, чтобы повернуть Вашингтон против шаха.

Я порываюсь сказать Ираджу, что мне неинтересно слушать о политических теориях его отца, но сдерживаюсь. Господи, почему он не может оставить меня в покое? Почему ему понадобилось появиться именно сейчас? Неужели в жизни нет более важных вещей, чем политическая ситуация в Иране? Я не ору на Ираджа только потому, что помню его вспотевшее лицо на кладбище, когда он бежал за нами, хотя и знал о надзоре САВАК, чтобы быть вместе у могилы Доктора.

На удивление, Ирадж переключается на разговор о Переодетом Ангеле. В последнее время он очень расстроен, потому что ему никак не удается привлечь ее внимание. И хуже того, никто не принимает всерьез его любовь к ней. Я не говорю ему, что женщина под покрывалом — это Зари, а не Переодетый Ангел. Пока я не могу этого открыть. Что, если САВАК взяла обязательство с Зари оставаться инкогнито, а я открою ее секрет?

Ирадж говорит, ему надоело, что окружающие осуждают его за любовь к Переодетому Ангелу. Все удивляются, как он может любить женщину, которую никогда не видел, но разве это так уж важно?

— Человеку необязательно влюбляться во внешность, — говорит Ирадж. — Это поверхностная любовь. Истинная любовь примечает ценные душевные качества. Люди осуждают меня, потому что я не знаю ее лично, но разве мне необходимо знать ее, чтобы поверить в ее добродетель? Разве не правда, что истинная любовь считается с характером и наклонностями человека? Разве не должны люди жениться, учитывая совместимость темпераментов? Если это так, то я знаю о Переодетом Ангеле достаточно, чтобы считать ее безупречной невестой для меня.

Переодетый Ангел! Бедный парнишка — если бы он только знал! Ирадж продолжает что-то говорить, но я отключаюсь. Отдаляясь мыслями все дальше, я время от времени киваю.

Наконец он уходит, и я бегу обратно на крышу. Свет в доме Зари не горит. Я знаю, что эта семья не ложится спать так рано, так что они, наверное, прячутся от меня. Они не могут открыть истинное лицо Переодетого Ангела. Должно быть, они заключили с САВАК соглашение. Да, так они спасли ее от тюрьмы, и поэтому нет могилы. Я заглядываю в комнату Зари. На кровати по-прежнему лежит паранджа Переодетого Ангела.

За ужином в тот вечер я настолько поглощен мыслями о Зари, что отец спрашивает, все ли у меня хорошо.

— Да, — отвечаю я, ковыряясь в тарелке.

Отец откладывает ложку.

— Ты волнуешься из-за поездки?

Я не могу рассказать родителям о событиях этого дня, поэтому просто киваю.

— Знаешь, это нормально, — говорит отец. — Это серьезный шаг, и твои опасения вполне понятны. Нелегко собраться и отправиться на другой конец света, когда не знаешь языка, не знаешь никого и незнаком с обычаями и культурой. Я бы тоже нервничал!

Краем глаза я замечаю, что мама плачет. Отец откашливается и продолжает:

— Мой отец любил повторять, что жизнь похожа на лабораторию, в которой проходят испытания людские характеры. Он считал, что чем значительнее личность, тем большим испытаниям она подвергается.

Отец закуривает и глубоко затягивается. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не попросить у него сигарету.

— Никто в нашей семье не подвергался таким испытаниям, как ты. Я очень горжусь тем, как ты справился с ними. За пару лет ты пережил больше, чем многие люди за всю жизнь. Мы с твоей мамой очень гордимся тобой, очень. Завтра этот дом наполнится людьми, которые любят тебя. Людьми, которые рады твоему отъезду, но которые будут радоваться еще больше, когда ты вернешься. «Господин инженер» — так все будут звать тебя всю твою жизнь. Ты станешь олицетворением успеха, образцом для подражания для многих в нашей общине. Ты открываешь дверь, в которую не входил никто из нашей семьи, но уверяю тебя, ты будешь не единственным, кто войдет в нее! Ты проложишь этот путь, а другие пойдут по твоим стопам. Твоя смелость и решимость будут вдохновлять других. Твой успехи сделают жизнь многих лучше. Ты действительно обладаешь Этим, сынок.

Я смотрю на него пустым взглядом. США, лаборатория жизни, испытание на значительность… Знал бы он, какие мысли бродят сейчас у меня в голове!

Отец продолжает говорить, но я его больше не слушаю, хотя невежливо быть рассеянным, когда говорит отец. Я слышу слова вроде «США», «самолет», «гражданское строительство», «четырехполосная автомагистраль», «Ношахр» и «Тегеран» — всю эту чушь, которую слушаю лет с четырех, — и начинаю терять терпение. И я думаю — а не пошли бы куда подальше и Соединенные Штаты, и авиаперелет, и гребаный диплом инженера-строителя, и гребаная четырехполосная автомагистраль, которая соединит одну дыру с другой.

Потом я думаю о Зари, моей возлюбленной, которая стыдится открыть обожженное лицо или принуждена властями скрываться. Мой ангел, согласившийся вести уединенную жизнь. Больше никаких предположений. Есть только факты — не мои ощущения, но реальность.