Правила одиночества - Самид Агаев

— Ну что ты, разве такая милая девушка может дерзить?

— Саша, возьми себя в руки, — сказала Нина, — а то из тебя сейчас патока потечет.

— А вы не ответили на мой вопрос, — не унимался Сенин.

— Я учусь в театральном, а в свободное от занятий время подрабатываю прислугой вот у этого господина.

— Вы актриса?

— Нет, я экономист.

— Жаль, что вы не актриса, у вас такая интересная внешность.

— Не надо ничего о моей внешности, я вас очень прошу.

— А я ведь тоже уборщицей подрабатываю, — сказала Нина, — вот какие мужчины у нас теперь пошли: не могут женщину обеспечить — я имею в виду только своего мужчину, — поправилась она.

— Да мы уже поняли, — процедил Сенин.

— Ну что вы, я сама, — заявила Маша, — мне не надо, чтобы меня обеспечивали, я человек независимый!

— Эх, а я и рада быть зависимой, но не выходит, — вздохнула Нина, — в трех местах тружусь, как белка в колесе! А мой мужчина меня не содержит — так обидно!

— Это она для красного словца так говорит, — заметил Сенин, — но я, Нина, не для этого гостей пригласил, чтобы ты им всю нашу подноготную рассказала.

Казалось, его нисколько не задели слова Нины, он по-прежнему был весел, балагурил и сыпал комплиментами в адрес обеих женщин. Но Нина не унималась: видимо, она принадлежала к тому типу людей, которым для проявления смелости нужны зрители. Она была из породы публичных деятелей.

— Ты, Саша, не лимитчик? У них вот такое же отношение к женщинам.

— Я, между прочим, в отличие от всех вас, коренной москвич, — обиделся Сенин.

Ислам засмеялся. Он вдруг вспомнил, как в институтские годы одно время снимал комнату в коммунальной квартире. Соседями были как раз лимитчики, рабочие ЗИЛа. Часто бывало, что он, придя домой поздно вечером, заставал соседей на общей кухне, допивающих бутылку водки. Завидев его, они, вместо того чтобы пригласить к столу, всегда кричали: «Сосед, блин, когда же ты нам нальешь?»

— А вы знаете, почему он так плохо одет? — продолжала Нина.

— В каком смысле? — настороженно спросил Сенин.

— В прямом. Погляди на своего товарища. Хорошее пальто, костюм, а ты вечно в каких-то дешевых куртках, джинсах, непонятных свитерах, байковых рубахах. Как паршивый американец с Среднего Запада!

— Ну и почему? — насмешливо спросил Сенин.

— А чтобы меньше поводов было у Катьки для подозрений. А то она может подумать: куда это муж в хорошем костюме на ночь глядя поехал?

Сенин, которого наконец проняло, замолчал с мрачным видом, потом все-таки ответил:

— У меня, Нина, стиль одежды такой: спартанский, или спортивный — кому как нравится. И к тебе я сегодня вообще-то не собирался. Но я вижу, Нина, что ты, не стыдясь гостей, обидеть меня хочешь, сор из избы выносишь. Может, нам уйти?

— Почему это «вам»? Ты, если хочешь, уходи, а мы посидим, пообщаемся. Ко мне еще гости должны прийти.

— Другой бы обиделся, — заявил Сенин, — а я не стану, я буду выше этого. А интересно, это кто же еще должен к тебе в гости прийти?

— Марио, — лукаво сказала Нина.

— Ах, Марио, — угрожающе процедил Сенин, — ну, тогда я останусь. Марио — это ее бывший возлюбленный, — пояснил он.

— Не возлюбленный, а воздыхатель, — поправила Нина, — у меня с ним ничего не было.

— Ну ладно, Нина, давай не будем.

— Давай не будем. А если будем, то давай.

Чтобы унять разгорающуюся ссору, Ислам предложил Сенину выйти перекурить, тот с видимой неохотой согласился — кажется, ему не хотелось оставлять женское общество.

— Да курите здесь, — разрешила Нина.

— Здесь и так дышать нечем, мы лучше выйдем, — сказал Ислам и поднялся. Сенин последовал за ним. Они вышли на улицу и остановились в тени, отбрасываемой козырьком подъезда. Трехэтажный дом, в котором жила Нина, был старинный, дореволюционной постройки.

— Слушай, я тебя за весь день так и не удосужился спросить. Так как насчет нашего дела, что мне передать? — спросил Сенин. — Он не может больше ждать, землю надо выставлять на аукцион.

— Я согласен, — сказал Ислам, — деваться некуда.

— Ну почему так мрачно, друг мой? Можно отказаться.

— Я не в этом смысле — в глобальном. Мне по жизни деваться некуда. А в частности — рынок закрыли, выбора нет, надо развивать новое направление.

— А когда деньги? — осторожно спросил Сенин.

— Завтра подъезжай, только я бы хотел вначале внести аванс. Скажем так, половину.

— Старик, не согласятся они. Теоретически, после того как документы об отводе земли будут подписаны, ты можешь их кинуть, и у них не будет законных претензий к тебе, надо рискнуть.

— А если они меня кинут?

— Маловероятно, его не так давно назначили, он не станет начинать деятельность таким образом. Они зарываются обычно в конце.

— А ты ответишь за них?

— В пределах своей доли, конечно, но не за пятьдесят же кусков! Я верну тебе свои комиссионные, пять тысяч, в лучших традициях общества с ограниченной ответственностью. Но дело выгорит, я уверен.

Ислам задумался. С Сениным можно было иметь дело, он не сомневался в нем. Но Ислам был суеверен. Рынок, взятый в аренду с помощью Александра, власти закрыли, не дав ему проработать даже год. Он еле успел отбить деньги. Исходя из собственных проверенных временем суеверий, связываться с Сениным второй раз не следовало.

«Чтоб жизнь прожить, знать надобно немало…» Ислам знал немало о жизни, но жизненные проблемы возникали оттого, что он зачастую не следовал собственным знаниям. Другое дело, что любой бизнес, особенно бизнес на просторах бывшего Союза, сопряжен с риском.

— Ладно, — сказал он, — договорились, приезжай завтра.

Порыв ветра сорвал несколько желтых листьев с крон деревьев, и они, кружась, опустились на землю. Ислам поднял один из них, это был кленовый лист.

— Как-то сегодня неестественно тепло, — заметил он, — наверно, снег скоро пойдет.

— Может быть, — согласился Сенин, — ноябрь все-таки. Пойдем, что ли, к дамам, а то заскучали они, наверное. К тому же я не люблю, когда женщины одни остаются, — обязательно какая-нибудь нежелательная информация о тебе всплывет, больно любят они сплетни.

— Сейчас, — отозвался Ислам, — еще пару минут. Разгоряченному спиртным, ему не хотелось возвращаться в душную комнату. В этот момент к ним приблизился мужчина и на ломаном русском произнес:

— Синьоры, пожалуйста, это дом номер девят?

— Да, — удивился Сенин.

— А двадцат квартир — этот подъезд?

— Этот.