Северный шторм - Роман Глушков

Ярослав отставил миску с недоеденной похлебкой – аппетит у него пропал начисто. Магистр был абсолютно прав: не следовало пленному хольду забывать, где он находится и что его ожидает в случае неповиновения. Чтобы вернуться в реальность, Ярославу стоило сначала взглянуть на свою ампутированную руку, затем – на уцелевшую и после этого соглашаться на любые предложения Пророка. В конце концов, пусть уже отец решает, вызволять ему из плена сына или же пожертвовать им ради будущего своего княжества…

Но почему «своего»! С каких пор Ярослав вдруг стал так думать? Не своего – ради их с Ярославом княжества, одного из самых мощных и прогрессивных княжеств России! Ярослав уже больше года не видел отца, и кто знает, как отреагирует князь на ультиматум Пророка, к тому же озвученный взятым в плен и обреченным на смерть сыном. Хорошо, если отец сохранит выдержку и здравый смысл и откажется. А вдруг, заслышав мольбы единственного наследника, дрогнет и вышлет к Ватикану свою боевую авиацию? Тогда Грингсон, бесспорно, будет разбит и заложника в скором времени отправят домой.

Но что ждет княжича дома? Что ожидает Петербургское княжество, которое он собирался унаследовать? Да если после такого позора, что грозил ему и его отцу, Ярослав еще станет претендовать на княжеский престол, наследнику будет лучше сразу застрелиться, чем пытаться заново заслужить любовь своего народа. Народа, который Ярослав попросту предавал. Причем начал делать это давно – когда сбежал из дома в поисках славы и приключений. Задумался ли княжич тогда, чем чревата для него и его родины такая безответственность? Если бы задумался, ни за что бы так не поступил…

Однажды в ранней юности Ярослав обсуждал с приятелями-сверстниками одно занятное предположение, высказанное кем-то из их компании. Звучало оно приблизительно так: интересно, а способен ли человек ощутить момент, когда он становится по-настоящему взрослым? Или же взрослость приходит постепенно и ее наступление осознаешь уже, так сказать, постфактум?

Ярослав не забыл, что он тогда ответил. Он заявил, что момент прихода взрослости – чушь собачья. А потом попросил приятелей вспомнить, чувствовал ли кто-нибудь из них момент своего перехода из детства в отрочество, а из отрочества – в юность? Кое-кто попытался оспорить этот аргумент, но большинство друзей согласились с княжичем – да, видимо, взрослость настанет для них так же незаметно, как и предшествующие ей периоды взросления.

Метаморфоза, что произошла с Ярославом в камере Магистрата после угроз Аврелия, полностью разрушила то юношеское убеждение, казалось бы вполне логичное, с какой стороны ни посмотреть. Да, княжич не помнил, в какой именно день и час он превратился из ребенка в юношу, но момент, когда Ярослав окончательно повзрослел, он почувствовал очень остро.

Это взросление не было ни шоком, ни прозрением, после которого ты начинаешь совершенно по-иному глядеть на мир. Ярослав ощутил этот внутренний перелом по неимоверному стыду, наступившему после осознания того, во что вылились необдуманные поступки его молодости. А также по грузу ответственности, что рухнул на Ярослава вместе с этим стыдом. Княжич только сейчас удосужился оглянуться на свое прошлое и увидеть, какая длинная цепь судеб тянулась за ним и сколько надежд было связано с его будущим. Причем надежд не только отцовских, но и остальных петербуржцев, кто связывал с Ярославом будущее своих детей и внуков.

Цепь прикованных к Ярославу надежд и судеб была не менее длинной, чем та, которая тянулась и за Лотаром Торвальдсоном. Вот только наследник конунга был и оставался верен своему отцу, а Ярослав… А что Ярослав? Как ни назови сейчас княжича – безответственным глупцом, блудным сыном или даже изменником Родины, – поздно теперь ему искупать вину, вставая на только что обнаруженный путь, на сей раз действительно истинный.

Жаль только, что путь этот являлся очень коротким. Между его началом и концом был всего лишь шаг. И хоть Ярослав отчетливо видел это, он все же решил пройти этот единственный шаг с гордостью – именно так, как и подобает идти по жизни сыну великого русского князя…

Ярослав расправил плечи, совершил глубокий вдох, собираясь с силами, после чего посмотрел в глаза магистру Аврелию и уверенно заявил:

– Да плевать я хотел на ваши угрозы! Можете тащить меня в узел связи и пытать прямо перед радиопередатчиком, но мой отец никогда не услышит от меня такой унизительной просьбы! Да, я убивал граждан вашей страны, и вы имеете полное право казнить меня любой смертью, какой только пожелаете! Но я пока не забыл, кто я такой! И вам советую вспомнить об этом, когда в следующий раз решите предъявить мне свои возмутительные требования!

Разъяренный Аврелий вскочил со стула так внезапно, что надзиратели вздрогнули и, казалось, чуть было не бросились спасать пленника от взбесившегося инквизитора. Впрочем, магистр воздержался от рукоприкладства, хотя кулаками замахал, словно разминающийся перед матчем боксер.

– Вздумал погеройствовать, щенок?! – гневно вращая глазами, прокричал Аврелий. – Что ж, не ты первый пытаешься удивить магистра Аврелия норманнской стойкостью! Не далее как вчера я общался с одним из твоих мерзких собратьев-язычников! Уже через полдня этот бравый вояка ползал передо мной на коленях, умоляя принять его обратно, в лоно Единственно Правильной Веры, и поскорее предать очистительному Огню! Неужели думаешь, что ты окажешься крепче? Тебе раздробили руку, и ты решил, что испытал самую страшную боль в своей жизни? То, что ты пережил у Стефанопулоса, у меня в Комнате Правды покажется тебе легким уколом иглы! Но раз уж ты решил усложнить себе жизнь – о поверь, не нам, а только себе! – я открою тебе секрет: для почетных гостей у меня всегда припасено кое-что особое! Как говорит один мой брат по Ордену: исключительно мучительное! Итак, княжеский сын, каково будет твое последнее слово?

– Я вам уже все сказал и не намерен повторяться! – процедил Ярослав. Достоинство обреченного на смерть проснулось в нем, словно острыми прутьями арматуры пронзив и укрепив надломленную прежними пытками волю. Разумеется, такому матерому истязателю, как магистр Аврелий, сломать ту арматуру было проще простого. Но теперь у Ярослава появилась действительно веская причина стискивать зубы и сносить пытки молча. Княжич даже готов был откусить себе язык, лишь бы не проронить ни слова перед радиопередатчиком, к которому пленника живого или полумертвого, но доставят. Ярослав больше не мечтал о прелестях Валгаллы и не молил богов облегчить его страдания. Он собирался с мужеством, чтобы в одиночку выстоять против самого страшного чудовища в мире – Ордена Инквизиции. И хоть финал этой битвы был предрешен, Ярослав намеревался приложить все усилия, чтобы чудовище надолго запомнило его истинно княжеский характер.

– Будь по-твоему, – подытожил магистр Аврелий, вставая из кресла и давая понять, что умывает руки. – Только не спрашивай потом Господа, зачем он отвернулся от тебя. Это ты, упрямец, отвернулся от него и заткнул уши, не желая внимать голосу разума. Глупый мальчишка! А мог ведь еще жить да жить…

– …Я знаю, Сверкающий Хьюки, что ты не держишь на меня зла за вчерашний гнев. Кровь гонца, принесшего мне скорбные вести, – плохая пища для тебя, но так уж получилось, мой друг… Даже боги порой бывают несдержанны в гневе, что же тогда говорить о нас, презренных обитателях срединного мира… Будь сегодня жив великий Один, он бы разделил со мной мою печаль, и ты, Сверкающий Хьюки, непременно передал бы мне от него слова соболезнования. Видар – молодой бог, и ему, к сожалению, меня не понять. А Один бы понял. Ведь когда-то Отцу Побед тоже довелось потерять своего любимого сына Бальдра. Но Бальдр воскрес и сегодня правит миром вместе с братьями – Видаром и Вали. А мой Лотар не воскреснет никогда… Нет, Сверкающий Хьюки, я не ропщу. Лотару суждено стать одним из лучших эйнхериев, и, когда наступит мой час прибыть в чертоги Видара, сын встретит меня там и мы с ним уже никогда не расстанемся… Вот только… все должно было случиться наоборот. Это я должен был встречать Лотара в Валгалле через много лет и встречать не молодого форинга, а убеленного сединами старца, которого сразу бы и не узнал… Ответь, Сверкающий Хьюки, неужели у божественных норн не хватило нитей, чтобы соткать для моего сына большую паутину судьбы, хотя бы такую же, как моя? Вот полотно короткой жизни Лотара, все передо мной. И край этого полотна оборван… Скажи мне, мой друг, разве пристало ткачихам с тысячелетним опытом так неряшливо выполнять свою работу? Когда представится случай, я обязательно выскажу им свои упреки… Но это будет потом, а сначала мы проводим Лотара в его последний путь. И сделаем это не хуже, чем Один провожал Бальдра в царство мертвых – Нифльхейм… Знаешь, Сверкающий Хьюки, а ведь, кроме горя, я испытываю сейчас и гордость, потому что мой сын, в отличие от сына Одина, отправляется в лучшее место, чем мир великанши Хель. Пусть Бальдр считался одним из первых богов, но он не был воином, отчего и разделил судьбу смертных, умерших от болезней и старости. Поэтому сегодня мы поклоняемся не ему, а его брату Видару, отомстившему за смерть отца… Кажется, я слышу чьи-то шаги. Да, верно… Прости, Сверкающий Хьюки, но мне необходимо отлучиться – перед похоронами Лотара нужно сделать очень много дел…