Великие мечты - Дорис Лессинг

— У тебя есть их фотографии?

— Все, что были, порвала.

— А я хотела бы взглянуть на них.

— Тебе-то какое до них дело? И теперь ты вообще уезжаешь. Что, выбрала самое далекое из всех возможных мест? И ты такая худющая. Да они в своем уме, те, кто тебя посылает туда?

— Думай что хочешь. Я пришла сказать тебе кое-что важное. Но что это за табличка на твоей двери? С каких это пор ты стала доктором?

— Я доктор философии, между прочим. Закончила философский факультет университета.

— Но у нас в стране не принято присоединять это звание к фамилии. Только немцы так делают.

— Никто не может сказать, что я не доктор.

— У тебя будут проблемы.

— Пока никто не жаловался.

— Так вот с чем я пришла к тебе… послушай, мама, то, чем ты сейчас занимаешься. Я знаю, что для этого не требуется проходить особое обучение, но…

— Я учусь в процессе работы. Поверь мне, это лучшая школа.

— Знаю. Многие люди говорили, что ты сумела помочь им.

Филлида в один миг превратилась в другого человека: она вспыхнула, наклонилась вперед, стиснув руки, заулыбалась и засмущалась от удовольствия.

— Ты слышала? Правда?

— Да. Но я подумала, может, тебе в самом деле пойти на какие-нибудь курсы? Сейчас есть очень хорошие курсы.

— Я и так отлично справляюсь.

— Чай и сочувствие — все это очень хорошо…

— Знаешь что? Были времена, когда мне очень не хватало именно чая и сочувствия… — Ее голос соскользнул в жалостливую октаву. Но, заметив, что Сильвия уже поднимается со стула, Филлида спохватилась: — Нет-нет, сиди, Тилли.

Сильвия села и вытащила из портфеля несколько листков, которые вручила матери.

— Я составила список тех курсов, что получше. Подумай сама. Вдруг к тебе придет человек с жалобами на боль в животе или еще что, ты скажешь, что это психосоматическое, а на самом деле это рак или другая опухоль. Тогда ты сама пожалеешь, что не училась.

Филлида помолчала, глядя на листки. В комнату вошла Мэри Констебль, лучась доверительной улыбкой.

— Познакомься с Тилли, — сказала Филлида.

— Рада познакомиться, Тилли. — Мэри сочла необходимым обнять Сильвию, которая пошла на это проявление близости неохотно.

— Вы тоже психотерапевт?

— Нет, я физиотерапевт, — ответила компаньонка Филлиды… или любовница? Кто мог сказать, в те-то годы? — Вдвоем мы решим любые проблемы посетителя, — заявила жизнерадостная Мэри, источая назойливую интимность и слабый запах ладана.

— Мне пора, — встала Сильвия.

— Но ты же только что пришла, — сказала Филлида с удовлетворением в голосе: дочь вела себя так, как она и предполагала.

— Спешу на митинг, — пояснила девушка.

— Прям как товарищ Джонни.

— Надеюсь, нет, — сухо сказала Сильвия.

— Ну, тогда до свидания. Пришли мне открытку из своего тропического рая.

— Там только что закончилась кровопролитная война.

Сильвия позвонила Эндрю в Нью-Йорк, ей сообщили, что он в Париже, а там в свою очередь сказали, что он уже в Кении. Из Найроби до нее донесся его голос, слабый и трескучий.

— Эндрю, это я.

— Кто я? Будь проклята здешняя связь. Другой-то нет. Третий мир! — кричал он в трубку.

— Это Сильвия.

Даже сквозь треск она услышала, как изменился его голос.

— О милая Сильвия, где ты?

— Я вспоминала о тебе, Эндрю.

Да, она вспоминала о нем, нуждаясь в его спокойном, уверенном голосе, но сейчас этот далекий голос только сильнее растревожил ее. Он был свидетельством того, как мало на самом деле мог сделать для нее Эндрю. Но чего она ожидала?

— Я думал, ты в Цимлии! — крикнул он.

— На следующей неделе поеду. О Эндрю, мне кажется, что я прыгаю в пропасть.

Сильвии пришло письмо от отца Кевина Макгвайра из миссии Святого Луки, заставившее ее задуматься наконец о своем будущем — до того момента она предпочитала этого не делать. К письму прилагался список вещей, которые Сильвия должна привезти с собой в миссию. Медикаменты, что само собой разумеется, но самые элементарные: шприцы, аспирин, антибиотики, антисептики, иглы для наложения швов, стетоскоп и так далее, и так далее. «И определенные предметы личной гигиены для дам, потому что здесь их не так просто найти». Маникюрные ножницы, вязальные спицы, крючки для вышивания, мотки шерсти. «И порадуйте меня, старика, я так люблю оксфордский мармелад». Батарейки для радио. Маленький радиоприемник. Хороший вязаный свитер, размер десять, для Ребекки. «Она наша прислуга. У нее кашель». Свежий выпуск «Айриш таймс». Один выпуск «Обсервера». Несколько банок сардин. «Если сможете сунуть их куда-нибудь». С наилучшими пожеланиями, Кевин Макгвайр. «Р. S. И не забудьте книги. Столько, сколько сможете. Здесь они очень нужны».

«Там жизнь довольна сурова», — говорили ей.

— Эндрю, я в панике… кажется.

— Да нет, все не так уж плохо. В Найроби, по крайней мере.

— Я буду в сотне миль от Сенги.

— Послушай, Сильвия. Я заеду в Лондон на обратном пути и увижусь с тобой.

— Что ты там делаешь?

— Распределяю богатство.

— О да. Ты же в «Глобал Мани».

— Я финансирую дамбу, силосную башню, ирригационные сооружения… все что угодно.

— Ты?

— Ага. Взмахиваю волшебной палочкой, и в пустыне распускаются цветы.

Значит, он пьян. Для Сильвии ничего не могло быть хуже, чем хвастливая болтовня ниоткуда. Эндрю, ее поддержка, ее друг, ее брат — ну, почти — ведет себя так глупо, так недостойно. Она прокричала:

— Прощай! — положила трубку и заплакала.

Это был самый ужасный момент в ее жизни — другого такого же не будет. Уверенная, что Эндрю забыл о ее звонке, она не ждала его, но через два дня он позвонил ей из аэропорта Хитроу.

— Вот я и приехал, малышка Сильвия. Где мы можем с тобой поговорить?

Тут же, в аэропорту, Эндрю набрал номер Юлии и спросил, можно ли им с Сильвией прийти и поговорить в доме. Свою квартиру он сдавал, а Сильвия жила в крохотной каморке вместе с еще одним врачом.

Юлия помолчала, потом сказала:

— Я не понимаю. Ты спрашиваешь для себя и Сильвии разрешения прийти в наш дом? Что ты хочешь этим сказать?

— Я думаю, тебе не понравилось бы, если бы мы пришли не спросясь.

Молчание.

— У тебя остался ключ, я полагаю. — На этом Юлия закончила разговор.