Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман

что угодно, но отправь ей открытку, когда обоснуешься в этом своем… – мать недовольно добавила по-русски: «Общежитии».

На него пахнуло сладким жасмином, ванилью, корицей. Мать водрузила на стол поднос:

– Плиту я победила… – она улыбалась, – посидим вдвоем, милый. Охранникам я отнесу их долю, пирог хорош и холодным… – она взбила венчиком молоко для кофе, и щедро полила кусок Теодора-Генриха ванильным соусом.

Над будками Чек-Пойнт-Чарли полыхал осенний, ветреный закат. Рыжие пряди в голове юноши светились золотом:

– Завтра в десять утра он встанет в очередь к пограничникам… – Марта подумала о пистолете в ее сумочке, – оружие я взяла для спокойствия… – сын пробормотал с набитым ртом:

– Очень вкусно, мамочка. Значит, здесь я и родился… – Марта, взяв свой эспрессо, присела на подоконник:

– Здесь, мой хороший. Я была у папского нунция… – она указала на противоположную сторону улицы, – тогда представительство размещалось над нынешним кафе «Адлер». Я просила за детей из Мон-Сен-Мартена, – она помолчала, – его святейшество тебя благословил, и у меня сразу начались схватки. Скорая встала на границе, то есть сейчас это граница. Прибежал твой отец, тетя Эмма покойная с ее женихом, Францем. Он в Альпах погиб, когда Волк и остальные партизаны выводили евреев из форта де Жу… – Теодор-Генрих притулился под боком матери:

– Она постарела за полгода, – понял юноша, – а сейчас еще и я отправляюсь в СССР… – Марта ласково потрепала сына по голове:

– Все будет хорошо, подмастерье Рабе. Ты справишься, ты сын своего отца… – юноша не удержался: «И твой». Мать подняла бровь:

– Это само собой разумеется… – нежная рука обняла его за плечи. Теодор-Генрих добавил:

– Когда-нибудь здесь, – он указал вниз, – устроят музей, и в Бендлерблоке тоже. Когда Германия станет единой, мама… – Марта взглянула на садящееся за крыши Западного Берлина солнце: «Да, милый. Когда-нибудь так и случится».

Утром вторника Циона оделась очень тщательно.

По бумагам товарищ Мендес, преподаватель языков в Московском университете, приехала в Берлин в краткосрочную командировку, для посещения семинара по методике преподавания немецкого. Стоя у зеркала, в просторном, с лепниной номере, Циона щедро накрасила губы помадой. Она понятия не имела, проходит ли на самом деле такой семинар:

– Но меня это и не волнует, – женщина повертелась туда-сюда, – главное, что товарищ Яринич у нас на крючке и никуда не денется…

Актриса жила в соседнем номере ведомственной гостиницы, с видом на широкую Сталин-Аллее. Афишные тумбы облепили плакатами фестиваля советского искусства. «Современник» привез в Берлин новую пьесу товарища Королёва, «Неоконченное письмо». В начале осени премьеру разнесли за формализм, однако, по слухам, Хрущев, посмотревший постановку в записи, велел не трогать спектакль:

– Говорят, он даже прослезился, – Циона склонила набок рыжеволосую голову, – немудрено, на здешнем представлении половина зала рыдала… – Лада выходила на сцену с молодым красавцем, актером, игравшим Горского в дилогии:

– Вроде бы, она бросила Королёва и теперь живет со своим партнером, – усмехнулась Циона, – Королёв тоже сюда явился и разгуливает с кислым лицом… – готовясь к операции, Циона прочла достаточно сплетен, в агентурных донесениях из творческих кругов. На сплетнях и поймали товарища Яринич, Ладу. Циона, разумеется, не присутствовала на беседе с актрисой, но знала, что мимо внимания комитета не прошли запрещенные стихи Пастернака и сомнительные, по выражению куратора «Мосфильма», вечеринки в квартире на Пресне:

– Мы бы ей инкриминировали связи с иностранцами, – заметил коллега в разговоре с Ционой, – однако она собирала только нашу молодежь. Но и пожилые люди к ней ходили… – он ловким жестом вытащил бумагу, – к сожалению, наши источники не смогли вспомнить имя и внешность гостя… – он развел руками: «Алкоголь оказал свое влияние».

Гости Лады Циону интересовали меньше всего. Согласно утвержденному сценарию, Лада должна была отказаться от возвращения на Чек-Пойнт-Чарли вечером, после премьеры фильма:

– Она отправится в ближайшее отделение полиции, на Цоо, – присев на резной стул, Циона закурила, – заявит, что выбрала свободу и откажется от пресс-конференций… – сама Циона должна была взять такси до Чек-Пойнт-Чарли:

– Держи карман шире, – издевательски ухмыльнулась она, – товарищ Яринич до полиции не дойдет… – в подкладке ее сумочки лежал бельгийский браунинг. Восточных пограничников предупредили, контроль на западе никого не обыскивал:

– Наоборот, всем восточным немцам в Западном Берлине, вручают сто марок в знак приветствия… – она оправила юбку цвета осенней листвы, – жаль, что мне их никак не получить… – кроме оружия, в сумочке Ционы покоилась толстенькая стопка американских купюр:

– Суточные, командировочные, деньги на расходы, – она огладила блестящий нейлон чулок, – Комитет не жалеет денег. Давид вообще живет во дворце… – весну и начало лета Циона провела на Аральском море. Она купалась, ходила под парусом, завтракала свежей клубникой и домашним творогом. Профессор Кардозо ничего о ее плане не подозревал:

– Он был озабочен исследованиями, – Циона зевнула, – они работают над таблетками, предотвращающими зачатие… – сама она ничего такого пить не собиралась:

– Мне едва перевалило за тридцать, у меня и Макса родятся еще дети, – уверенно сказала себе Циона, – но сначала мы привезем домой Фредерику и найдем нашего мальчика… – следы фальшивой Генкиной, правда, пока затерялись:

– Найдутся, – она поднялась, – когда примется за дело Макс… – с мужем Циона простилась нежно, пообещав увидеться с ним осенью:

– К тому времени я тебе приготовлю подарок, – смешливо пообещал Давид, – уверен, он тебя развлечет… – Циона подумала о портативном японском транзисторе:

– Впрочем, приемник или драгоценности мне купит Макс… – она не интересовалась у Шелепина судьбой мужа первого:

– Он сдох в своем дерьме, как и положено… – заперев номер, Циона повертела на пальце массивную блямбу ключа, – я ему почти сделала трепанацию черепа, как сказал бы Давид. Он сдох и остальные тоже мертвы, никто меня не найдет… – отдав ключи дежурной по этажу, в форменном платье, Циона подумала, что женщина по возрасту могла состоять в Лиге Немецких Девушек:

– Наверняка, состояла, как здешние мужчины ходили в Гитлерюгенд… – она простучала каблуками к лестнице, – они сменили Гитлера на Ленина, но никакой разницы нет… – в половине десятого утра Циону и Ладу забирала из гостиницы машина местной службы безопасности:

– Лада догадалась, что я связана с Комитетом, она не дура, но она будет молчать. Трупы не разговаривают… – паспорт Лады Ционе в общем не был нужен:

– Но мне нужно время, – вздохнула женщина, – пока полиция займется нашим исчезновением, я выберусь из Западного Берлина… – она хотела украсть подходящий документ. Просить снабдить ее подлинным паспортом, с переклеенной фотографией, как группу Лемана, было бы слишком подозрительно. Циона бросила взгляд на большие часы в вестибюле:

– Потерпи, – велела себе она, – остался всего час, то есть день. Через час мы окажемся на западе, а вечером я буду свободна…

Вскинув голову, она вошла в украшенную портретами Ленина и Маркса, пышную, в бюргерском стиле, столовую.

В стеганой, черной кожи сумочке Лады, кроме советского паспорта, лежало несколько американских купюр. Суточные ей выдали в Москве, вернув паспорт с западногерманской визой. Советский Союз установил дипломатические отношения с ФРГ всего три года назад, после визита в Москву канцлера Аденауэра.

Лада оглядела медленно двигающуюся очередь к будке на западной стороне Чек-Пойнт-Чарли:

– Здесь, кажется, все немцы, кроме меня и Саломеи Александровны… – женщина почти дышала ей в затылок, – немцам не нужны визы в Западный Берлин… – считая Германскую Демократическую Республику незаконной, Бонн не признавал восточных паспортов:

– Для запада они такие же граждане, как жители Гамбурга или Франкфурта, – подумала Лада, – недаром каждый день кто-то, перейдя границу, не возвращается на восток…

Советскую делегацию почти не подпускали к молодым актерам и режиссерам из Восточного Берлина. На каждой встрече или даже за чашкой кофе в театральном буфете непременно, присутствовал хорошо знакомый Ладе, обаятельный молодой человек:

– Представитель министерства культуры… – горько улыбнулась девушка, – только кабинет у него находится на Лубянке… – Ладу вызвали в здание Комитета звонком, после возвращения со съемок из Средней Азии. На беседе, как выразился молодой человек, она поняла, что кто-то из ее приятелей бегает в КГБ с доносами:

– Это не мог быть товарищ Котов… – несмотря на осенний ветерок, Лада почувствовала