Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев

— Он! — сообщил Сергей, и Вадим понял сразу, а Розенцвейг с некоторым замедлением.

— Сначала — вмажем. За успешное завершение первого этапа, каким бы ни был второй. Ты прав, Вадик. — Тарханов, что удивительно, впервые принародно назвал Ляхова сокращенным именем. И он с ходу понял, что содержимое фляжки полковник сначала испытал на себе, чтобы не подвергать риску товарищей. И умело держал себя в руках все это время, ожидая, как подействует.

Сейчас наконец подействовало. И правильно.

Вмазали.

Вадим, по-докторски, чистого, но с «проводничком», то есть набрав предварительно в рот глоток воды, а вслед за ним уже чистый спирт.

Розенцвейг предпочел развести более чем напополам. Да что с него взять, старик, сорок шесть лет, кажется.

Но у всех прошло хорошо. Обсудили это дело, наскоро поделились воспоминаниями, как, кто, где и когда до этого пил спирт и какие из этого для каждого проистекали последствия, покурили, слегка подумали, стоит ли еще, и все-таки повторили.

Ляхов к случаю вспомнил студенческий тост: «Улучшим наше состояние!»

Потянулся к фляге, чтобы налить по второй, сфокусировал зрение на ее округлом зеленом боку и вдруг захохотал.

— Чего это ты?

— Смотрите, — пустил фляжку по кругу, предварительно указав пальцем, где следует смотреть.

Известным солдатским способом, острием хорошо наточенного ножа на металле было не выцарапано, а именно выгравировано елочкой, каллиграфическим шрифтом:

«Сема Бриман. ДМБ — 04».

По-русски!

— Что значит «ДМБ»? — осведомился Розенцвейг.

— Насколько я помню, в первой половине прошлого века в нашей армии, когда существовала четырехлетняя обязательная воинская повинность, таким сокращением обозначалась «демобилизация», то есть увольнение отслуживших в запас, — сообщил Ляхов. — Следовательно, в армии этого Израиля присутствует нечто подобное.

— И служат в ней русские, помнящие далекое прошлое? — усомнился Розенцвейг.

— Ну, Бриман не такая уж русская фамилия, хотя он, безусловно, русского происхождения… Более того, приехал он в Израиль уже в достаточно зрелом возрасте, раз предпочитает писать по-русски и сохраняет русский образ мышления…

— Может быть, тут у них тоже война и на помощь едут добровольцы со всего мира? — предположил Тарханов.

— Вряд ли. У добровольцев и даже наемников не бывает «ДМБ», тем более — с четко определенным сроком. Тут именно служба по призыву. Кстати, судя по дате, парень этот уволился еще в прошлом году. Только вот не понимаю, почему он фляжку бросил? Обычно такие сувениры с собой на память прихватывают. Где ты ее нашел?

— В танке. Под сиденьем командира. А уж почему… Да, может, его просто убили в бою, а фляжка друзьям на память осталась.

— И это возможно, — согласился Ляхов. — Зато, по крайней мере, Россия в этом мире тоже существует. Уже легче… Но мы отвлеклись.

Выпили за Россию.

После чего Ляхов, у которого спиртное до определенного момента обостряло фантазию и воображение, высказал предположение, что они оказались именно в том мире, который краем глаза Тарханов увидел в Пятигорске.

— Иначе придется допустить, что параллельных миров вообще бесконечное количество. А так — понятнее. Сергея что-то замыкает именно на тот мир, в него и выбросило. А нас — за компанию.

Выпустив в потолок дым, Тарханов тут же налил по третьей. И, внимательно глядя в невидимую точку перед собой, Тарханов, покачивая пальцем, заявил:

— Если кто-нибудь заговорит про политику или про атомную физику — лично морду набью.

Идея была принята единогласно.

— А вот что я вам практического скажу, парни, — сообщил, слегка икнув, Розенцвейг, — провода, ведущие к заставе, вы видели?

— Нет.

— Правильно. А холодильники и прочие приборы видели?

— Видели.

— Значит, что?

— Дизель! — первым сообразил Тарханов. Все обрадовались и выпили еще по чуть-чуть.

— Значит, пошли искать.

Поднялись, пошли и нашли очень быстро, поскольку толстые черные провода, протянутые внутри заставы от следующего за кухней барака к остальным домикам, мог не заметить только слепой. Или столь же взволнованный человек, каким был Ляхов, оставшийся здесь один.

В бараке стоял очень большой двигатель, подсоединенный к генератору и двум трансформаторам. Только не дизельный, а бензиновый. Здоровенный алюминиевый бак был совершенно сухой. То есть движок работал, сколько мог, снабжая заставу энергией, а потом заглох, исчерпав горючее.

К счастью, в пристройке имелась запасная двухтонная цистерна, только никто не догадался или не успел вовремя переключить питание на нее. И друзьям пришлось поочередно перекачивать горючее, дергая длинный желтый рычаг ручного насоса.

Тарханов периодически матерился, Ляхов делал свою часть работы молча, но задумчиво, Розенцвейг тоже о чем-то думал, предпочитая не столько качать, как выходить за пределы станции и там курить. Возможно, слишком уж часто.

Когда в стеклянной трубке бензонасоса уровень достиг красного штриха, Тарханов, в очередной раз выругавшись, причем ругань звучала как молитва, дернул пусковой шнур. С третьего раза движок затарахтел, набирая и набирая обороты.

Когда он вышел на режим, Сергей сел прямо на асфальтовый пол. Ляхов понял, как много нервов все это ему стоило.

— Все, Вадик! Теперь живем. Хоть здесь, хоть где — живем. Ничего здесь особенного нет. Работает же… Конечно, в случае чего, без остального человечества будет скучновато. Но и обойтись тоже можно. Как только приедем, где русские книги бывают, ты мне найди «Таинственный остров». А то все время вспоминаешь, а я плоховато помню. Читал в пятом классе, но только про воздушный шар помню и про обезьяну. А деталей — нет. Но тебе я верю. Если говоришь — полезная книжка, — согласен. Только ты мне ее найди.

Нет, наверное, нужно быть врачом, чтобы, напившись аналогично, то есть в той же пропорции, сохранять представление о текущей ситуации, довести товарищей до места, где можно преклонить голову. А еще потом сварить кофе на быстро накалившейся от электричества печке и пить его, жутко крепкий, четыре ложки на кружку, сидя на пороге домика, курить, глядя на луну, поеживаясь от холода.

«В натуре, хрен бы с ним. Вот уж сегодня что было, а обошлось, и живы, и даже здорово посидели. Ну а завтра…»

Завтра, знал он той частью мозга, которая оставалась трезвой всегда, сначала будет не зависящая от ситуации «адреналиновая тоска», потом тоска уже правильная, поскольку положение-то их абсолютно аховое.

А еще потом…

Ну, как-то перетерпим и станем делать все, вытекающее из обстановки…

Вадим с сожалением раздавил подошвой окурок, сплюнул, дошел до ближайшей койки, лег и сразу провалился в неприятно раскачивающуюся тьму.