Сын погибели - Владимир Свержин

— Неужели меня обманули? Неужели бароны и рыцари Нормандии не присягали королю Людовику как своему законному сюзерену?

— Любая клятва, вырванная из горла силою оружия, не почитается данной — это ведомо каждому. И я, и все, кто остался верен роду герцогов Нормандских, будем рады воздеть алое знамя с леопардами вместо лазурного с лилиями. Приди же в земли предков твоих, помоги нам вывести французский дух из нормандской земли, владей нами по праву и закону! Владей нами по Божьей воле, ибо соизволение небес, пришедшее на землю через уста пресветлого Бернара из Клерво, указало на тебя, как на агнца в очах Господних.

— Агнца было велено принести в жертву вместо человека, — напомнила Матильда. — Я не желаю служить искупительной жертвой.

— О нет! — стушевался барон. — Не жертвой, но вестницей победы ступишь ты на землю родной Нормандии! Только чистым пред Богом Господь дарует победу!

Матильда невольно усмехнулась при упоминании о чистоте пред Богом.

— Ваши слова лестны для меня. — Она встала, обращаясь ко всем баронам. — Я не могу сегодня ничего обещать. Как известно вам, войско нынче в руках моего нареченного, короля Гарольда. Но я буду ходатайствовать перед ним, чтобы родовые земли Нормандского дома были возвращены туда, откуда их столь дерзко исторгли.

Шум одобрения был ей ответом.

— Теперь ступайте. — Матильда взмахнула рукой, жестом отпуская посольство. — А ты, — повернулась она к мажордому, — позаботься о том, чтоб моих людей разместили наилучшим образом.

Вельможа поклонился и распахнул дверь, давая знак баронам следовать за ним.

— Ну, слава богу, наконец-то они ушли! — Матильда бросилась к ажурным дверям молельни.

Фульк Анжуйский вышел ей навстречу с прямой спиной и таким выражением лица, будто в домовой часовне его поджидали неупокоенные духи Генриха Боклерка, а заодно и самого Вильгельма Завоевателя.

— О господи, какая глупая игра — быть королевой. — Матильда обвила шею юноши.

— Постой, — отстранился Фульк, — но ведь это же война!

— Конечно. Я должна была ее начать, ибо нельзя поощрять злодея, который пытается захватить твои земли — это очевидно. Я рада, что мои бароны столь быстро уразумели, чью руку им следует держать.

— Матильда, любимая! Я готов держать твои руки целую вечность, но ведь это война! Я — вассал короля Франции, и обязан быть там, рядом с ним! Честь рода требует! Ведь доблесть и верность — первейшие добродетели истинного рыцаря. Сердце мое разорвется на части и кровь слезами выльется из глаз. Но я вынужден буду сражаться против тебя, любимая моя!

— Нет, что ты, молчи! — Матильда ладонью закрыла юноше рот. — Ты — мой пленник! Я тебя никуда не отпущу! Во всяком случае, пока не окончится эта глупая война.

— Ты станешь меня удерживать? — прищурился Фульк.

— Конечно. Тише, опять кто-то идет. — Она отпрянула в сторону.

На этот раз шаги были одиночные, но дочь Генриха Боклерка готова была поклясться, что гулкий топот десятков баронских ног ей куда приятнее, нежели этот мерный шаг.

Король Гарольд вошел в апартаменты Матильды, широко распахнув дверь, даже не задумываясь о докладе. Лицо его было сумрачно, и перекатывающиеся на скулах бугры желваков недвусмысленно говорили, что настроение Мономашича ниже среднего.

Кивком головы он приветствовал Матильду, затем, увидев застывшего Фулька, протянул:

— А, Анжу, и ты здесь?

— Граф желает нас покинуть. Он рвется домой. Ему не терпится сложить голову, сражаясь против нас.

— Не терпится? — Мстислав говорил невпопад, точно не вслушиваясь в речь собеседницы. — Что ж, дело хорошее. Пусть складывает. Ты ступай отсель пока, — бросил он Фульку, — потом с тобой потолкуем.

Матильда обмерла. Этот заморский медведь пугал ее своей непредсказуемостью. Она не могла понять, что таится за его словами: равнодушие или же скрытый умысел?

— Мы позже договорим, — многозначительно глядя на Фулька, произнесла королева.

Тот опустил голову в поклоне и вышел.

— Мне тут, Мотря, сон дурной приснился, — оставшись наедине с нареченной, поведал наследник Боклерка. — Ночью, в самую полночь. Как преклонил голову, так словно и провалился. И привиделось мне, будто гощу я у батюшки в подводном тереме. А батюшка все плачет да убивается, и слезы льет великие. И уж столько тех слез, что всю округу залило, венцы колоколен едва виднеются. Я батюшку утешить пытаюсь, а никак не выходит. Да и того пуще. Чувствую — уже сам захлебываться начинаю. Поплыл я, погреб, вдруг глазом кинул: в небе белого сокола коршун черный, и вороны остроклювые терзают, на куски рвут. А мне-то ему и помочь нечем. Ни лука, ни стрел. Все в терему осталось. Я как уразумел, что оружия при мне нет, так враз и прокинулся. Чую — дурное сулит такой сон. А об чем — сказать не могу.

— Мне тоже неведомо, — выдавила Матильда. — Да и недосуг нынче о том мне размышлять. Во лбу и в затылке будто огнем горит. Не обессудь уж, мой господин, нынче я тебе не в помощь.

Мстислав задумчиво поглядел на красавицу:

— А и ладно. Пойду Георгия Варнаца спрошу. Может, он знает.

— Мудрость твоя безгранична, — скороговоркой ответила королева. — А сейчас прости, я желаю отдохнуть от тяжких дум.

Король нахмурился, покачал головой и направился к двери. Выждав, пока он уйдет, Матильда вскочила со стула и бросилась в коридор.

— Моя повелительница, — медлительный мажордом шествовал навстречу ей, торжественно неся перед собой жезл как знак высокого сана. — Бароны размещены и ждут вашего приказа.

— Где! — крикнула Матильда.

— Где размещены?

— Где граф Анжуйский?

— Я видел его у ворот…

— Скорее! — вскричала королева, и в ее тоне было что-то похожее на тон неистового отца. — Верните его!

— Верный слуга моей госпожи, — испуганный мажордом повернулся и зашагал в обратном направлении.

— Верните его! — тихо и жалобно произнесла Матильда. — Прошу вас, верните!

Дон Вальтарио склонился перед блистательной Никотеей, и она лучезарной улыбкой ответила на его приветствие.

«Просто замечательно, — делая шаг навстречу рыцарю, подумала севаста. — Я как-то забыла, что он носит этот нелепый плащ со знаком крестоносцев бесноватого аббата Бернара. Как раз то, что нужно!»

— Друг мой, — произнесла она столь нежно, что сердце доблестного рыцаря поневоле забилось часто-часто, — ты не представляешь, как я рада тебя видеть. Воистину, судьба и впрямь благосклонна ко мне, коль возвращает то, что дорого мне.

— Я смущен вашей речью, прекрасная герцогиня.

— Отчего же? Мои слова правдивы и не таят подвоха. В тот злополучный день, когда вероломная Мафраз попыталась отравить милую королеву Матильду, в тот ужасный день, когда я была вынуждена бежать, чтобы спастись от скорого и беззаконного суда, более всего я жалела о том, что расстаюсь с такими преданными друзьями, как ты и Симеон Гаврас. Теперь же судьба вернула мне и Симеона, и тебя.