Сын погибели - Владимир Свержин

— Вероятно, нет, — припоминая ясноглазую спутницу, подтвердил Камдил.

— И мне так кажется. Никотея — дочь Анны Комнины, а та, как мы помним, пыталась отнять трон у своего брата, Иоанна. По доброте душевной император ограничился заключением ее в монастырь, но вряд ли Никотея простила дяде даже это, более чем мягкое, наказание. Зная Никотею, я допускаю, что, получив в руки Западно-Римскую империю, она пожелает вернуть себе и трон ромеев.

— А при чем здесь Франция?

— А при том, мой друг, что Франция — самый опасный соперник Империи в отношениях с Римом. Тут Никотея, если, конечно, мои предположения верны, одним залпом убивает всех имеющихся в округе зайцев. Первым шагом она предлагает Ватикану военную помощь в наведении порядка во Франции, вторым — свалив на бедную Мафраз попытку убийства королевы Матильды, она скорее всего обратится к Англии с предложением союза против Людовика Толстого. Англия получит обратно Нормандию, быть может, Бретань. Не суть важно. Куда важнее другое: подмяв под себя Францию, под знаменем спасения веры Никотея наверняка решит взять под свою опеку небезызвестного нам Бернара Клервосского. Я не удивлюсь, если при активной поддержке Никотеи именно он станет очередным понтификом. Нынешнего Гонория II просто выбросят с Палатинского холма, как никчемную рухлядь. Папа, обвиненный в чернокнижии, недолго задержится на престоле святого Петра. Таким образом, через несколько лет на месте нынешней Европы возникнет агрессивная теократичесая империя, в которой всякое инакомыслие станет подавляться жесточайшим образом.

— То есть, дорогой дядюшка, ты хочешь сказать, что европейской цивилизации попросту негде будет зародиться?

— Это, пожалуй, чересчур однозначное утверждение. Я бы не настаивал, что все так фатально, но шанс кардинально изменить вектор развития Европы, несомненно, есть. Мы рискуем получить себе этакий исламский Восток, но только на западе.

— Нет Спасителя кроме Спасителя, и святой Бернар — пророк его?

— Что-то наподобие того.

— Малоприятная перспектива.

— Вот именно. Поэтому, Вальдар, я настоятельно прошу тебя как можно быстрее оказаться рядом с нашей очаровательной подругой и для начала выяснить, как далеко заходят ее планы.

— Ну шо, Капитан, — Лис ввалился в гостиничный номер, как обычно, не слишком заботясь о правилах хорошего тона, — мух гипнотизируешь?

Лицо его выражало радостное возбуждение, случавшееся с ним при всякой успешно провернутой афере. Можно было не сомневаться, что кому-то сегодняшний выход институтского менестреля на рынок стоил значительных убытков.

— Все зашибись! Как говорится: кони пьяные, хлопцы запряженные.

— А если по делу? — поморщился Камдил.

— А по делу — кони трезвые, хлопцы грузят обоз. Да, кстати, на тему обоза — ты Мафраз не видел?

— Нет. Я полагал, она в своей комнате.

— Да? Шо ж, тогда поздравляю. Ты не угадал ни одной буквы. В комнате нет ни Мафраз, ни даже следа ее стройного копытца.

Император ромеев слушал докладчика вполуха, пытаясь собраться с мыслями. Те разбредались, будто овцы на выпасе. Иоанн невольно ловил себя на странном ощущении — ему не хотелось ни вслушиваться в слова новостей, ни управлять Империей — самой древней и славной державой в подлунном мире.

— …Симеон Гаврас из Аахена шлет вам нижайший поклон, а также привет от вашей несравненной племянницы, Никотеи. И тайное известие.

— Что в нем?

— Симеон рассказывает о планах Никотеи добыть корону для своего мужа, для каковой цели самому Гаврасу следует рассорить герцогов Саксонии и Баварии и, вероятно, жениться на дочери первого.

— Саксония… Бавария… — пренебрежительно кинул Иоанн Комнин. — Надеюсь, хоть девица недурна собой, иначе жаль Симеона — красавец, храбрец… Но я доволен Никотеей. Я знал, что именно так она и поступит — в ее жилах течет императорская кровь. И уж конечно, Никотея не пожелает быть какой-то там варварской герцогиней — только первейшей! Все мы — Комнины — таковы. Одна беда: Григорий Гаврас опечалится. Он-то небось подыскивал сыну более достойную партию…

При упоминании имени архонта Херсонеса докладчик будто поперхнулся.

— Что это значит? — раздраженно поглядел на него василевс.

— Григорий Гаврас… — неуверенно, запинаясь, начал слуга.

— Да, я знаю: Григорий Гаврас — архонт Херсонеса. Что с ним?

— Сегодня пришло… Да, сегодня утром.

— Ну, говори!

— Послание от стратига касогов Тимир-Каана.

— И что он пишет? — нахмурился Иоанн.

— Он сообщает, что, как было договорено, честно ходил с севастом Давидом к русским на штурм Матрахи и помог ему взять крепость. Он пишет, что не лукавил и никогда не требовал чего-то большего, нежели было обусловлено в договоре. Но севаст Давид и пришедший к нему на помощь с ромейским войском архонт Гаврас замыслили завлечь в засаду и уничтожить его самого и всех его людей. Причиной тому — желание завладеть справедливой добычей Тимир-Каана. Спасаясь, он был вынужден искать союза с рутенами и открыл ворота города кесарю Святославу из рода Мономаха. Тимир-Каан пишет, что никогда не питал вражды к преславному василевсу ромеев и полагает, что лишь алчность и коварство архонта Херсонеса и севаста Матрахи — причина заговора против него. Он же, взяв в полон раненого архонта и многих других ромеев, а иных обменяв у рутенов, дабы не было между ним и Константинополем никакой вражды впредь, спешит возвратить без выкупа солнцеликому василевсу его людей и просит учинить суд над заговорщиками.

— Заговорщики… Гаврас… Что за вздор?! — Мысли Иоанна путались. — За кем осталась Матраха?

И создал Бог женщину. Существо получилось злобное, но забавное.

Из «Апокрифов»

Симеон Гаврас недовольно отбросил перо. Ему было сыро и неуютно, поэтические строки не лезли в голову.

Вдыхая ароматы роз

Я вспоминаю облик нежный.

Я полон тра-та-та-та грез…

Что можно вставить вместо «тра-та-та-та»? Вдохновенных? Я полон вдохновенных грез… Какая нелепая чушь эти «вдохновенные грезы»! Впрочем, девушкам подобная дребедень обычно нравится. А что дальше? Что же должно быть дальше! Например, о коже… белоснежной…

Симеон страдальчески поглядел на исчерканный лист, будто надеясь, что слова, подобно катафрактариям его турмы, заслышав голос командира, сами построятся в ровные блистательные ряды поэтических строк.

Но чуда не произошло. Гаврас вновь потянулся за пером, опустил его в чернильницу, несколько раз потыкал, очевидно, надеясь загарпунить вдохновение, да так и бросил. Пальцы турмарха сошлись в замок на затылке.

«Боже мой, какой ужас, — подумал он. — Адельгейда — милая, прелестная девушка… Она жила, не ведая горя, с отцом, собиралась выйти замуж за какого-то местного вельможу — все в ее жизни было просто и ясно. И тут появляюсь я, и мне предстоит разбить вдребезги этот уютный мир — для чего? Для того, чтобы дикий варвар, словно добычу своего беркута, заполучивший любовь всей моей жизни, напялил на голову императорскую корону? Какая несправедливость…» — Гаврас взял со стола неоконченную оду и поднес к свече. Пламя оказалось благодарным читателем, и скоро лишь пепел напоминал герцогу Сантодоро о терзаниях неразродившейся музы.