Месть без права на ошибку - Лариса Соболева

– Вы Вера Ларская? – Держась за открытую дверцу автомобиля, она вопросительно приподняла бровь. – Извините, мне надо поговорить с вами. Ох, я не представился. Меня зовут Владислав Бакшаров, я из отдела по борьбе с экономичес…

– Знаю, мне Лида говорила.

Вот бабы… заразы! Языки у них, как мясорубки.

– Так вы в курсе? Отойдемте немного?

– Подождите, – попросила Вера Лиду и пристроилась рядом с Бакшаровым. – Только я спешу, мы на спектакль опаздываем. Что вас интересует? Механизм ограбления? Я до сих пор не пойму, сколько ни билась понять. Даже в суд не могла подать, так как запуталась и не знала, на кого подавать. Понимаете абсурд ситуации? Да и какое это теперь имеет значение? Симич, говорят, застрелился…

– Да, да, и Тернов сгорел.

– Извините, мне их не жаль, – вздохнула Вера. – Признаюсь, удивлена. Неужели кара небесная все же существует?

– Видимо, да, Вера… вы разрешите вас так называть?

– Да, пожалуйста.

– Симича и Тернова нет, согласен. А вы уверены, что они были первыми скрипками в оркестре? Остались их помощники, начальники. Вера, помогите мне. – В голосе Бакшарова слышались нотки мольбы, он артист не хуже мужа Лиды. – Вы ведь можете вспомнить многих, с кем имели дело. Устроит любая информация, даже простое описание внешности и описание индивидуальных, характерных особенностей.

– Они все на одно лицо. Чиновники, этим все сказано.

– Вера, вы поможете многим людям, большего я от вас не требую.

Ларская задумалась, через минуту произнесла:

– Ну, хорошо. Но не сейчас, ладно?

– Давайте договоримся. Завтра в любое время.

– Завтра я не могу. Послезавтра. Вечером. В кафе «Парус» на набережной в семь вечера. Угу?

– А вам не страшно идти одной в «Парус»? Он стоит на отшибе, там заросли…

– «Парус» ближе к моему дому. Можете другое место назвать.

– Ладно, «Парус». Еще вопрос, но не по теме. – Он взял Веру под руку, провожая назад к машине. – У вас, я вижу, старенький автомобиль. У меня «Жигули» также преклонного возраста, мучаюсь страшно. Как вам удается держать старушку на ходу?

– Это не моя машина, приятеля. Я собираюсь вернуть ее хозяину, перейду на личный транспорт из двух ног.

– Ааа… – разочарованно протянул он. – Надеялся перенять у вас опыт. Женщины на разные хитрости идут, и их машины на ходу, мы же ищем советы в журналах, и наши автомобили частенько простаивают в гараже.

Вера села в машину, махнула рукой (Лида тоже), одарив улыбкой, тронула машину с места. Бакшаров проводил их взглядом до поворота, думая про себя: «Очень, ну, очень…» Включив свет в родных «Жигулях», он рассматривал собственный кулак. Осторожно разжал. Пальцы онемели и слегка покалывали.

Итак, пятница. Предстояло два дня маяться бездельем. Настойчиво звонили. Наверняка Ирина, вновь Ирина, пышущая здоровьем и энергией, оказавшаяся умней остальных женщин Сергея, настырная Ирина. Ей почему-то нелегко сказать «прощай», порвать с ней не удается. Ее не отталкивают раздражительность Сергея, упрямое молчание, она моментально чувствует его настрой и умеет уйти вовремя, не нарываясь на неприятности. Кажется, чего не хватает? Ирина та женщина, которая необходима ему, но нет, скучно.

Звонили и звонили. Нехотя он побрел к двери, заранее обрекая себя на каторгу с Ириной. На пороге стоял мальчишка с красными щеками и ясными глазами, довольно симпатичный, лет десяти.

– Дядь Сережа, мы кота вашего нашли.

– Ааа… Так в чем дело? Он сам домой придет.

– Не, не придет, дядь Сережа, он дохлый.

За гаражами, у мусорных баков лежал Филя, единственное существо, не доставлявшее хлопот и скрашивающее унылое существование. Теперь он никогда не вернется домой. Филя убит чьей-то жестокой рукой. Двое мальчишек светили карманными фонариками, Сергею хорошо была видна рана на шее кота. Клочок белой шерсти пропал под сгустками крови, успевшими высохнуть, кто-то с изощренной жестокостью перерезал коту горло.

Сергей взял в гараже небольшую лопату и там же, за гаражами, стал рыть яму. Бедный Филя, на мусорке его жизнь началась, на мусорке и закончилась. Мальчишки, светившие Сергею, пока тот копал, рассказывали страшные истории. Он не слушал, его история намного страшнее, думал Сергей о ней, своей истории, прекрасно понимая, что получил своеобразный знак, знак от того, кто убил Наташку и Лору.

Закидав Филю землей, Сергей постоял с минуту, глядя на небольшой холмик. Все, пора действовать. Он достаточно отгораживался от мира, хватит. С чего начать? Во-первых, поедет к Кагалину и разузнает, не было ли в городе еще убийств. Потом… На лестничной площадке наткнулся на Ирину, вот уж некстати.

Илья проводил родителей жены, отвез сыновей к матери. Вернувшись домой, долго стоял в прихожей, затем опустился в кресло и озирался, будто впервые попал сюда. Родителям Любы, едва успевшим попасть на кладбище, подробно описали трагическую гибель дочери дети и соседи. Илье лишь оставалось, обхватив голову руками, приговаривать:

– Я виноват… Я виноват… Моя вина…

Илья не кривил душой, сокрушался вполне искренно, это была та самая правда, которую можно открыто высказать, выразив весь ужас, охвативший его. А в ответ звучали слова сочувствия, утешения и жалости. Даже тесть, подозрительный и недоверчивый тип, жалел Илью, плакал, не веря чистейшей правде – я виноват.

Дело сделано, а радости нет. Содеянное легло камнем на душу, доводило до отчаяния. То ли то был страх перед Богом, пред которым предстоит держать отчет, то ли страх пред самим собой, когда совесть точит изнутри, – трудно сказать. Крутнуть бы шарик земной назад, вернуть бы тот вечер… Вряд ли Илья посмел повторить… Но ничего не возвращается и никто не воскрешается. Он жалел о случившемся, не предугадал меру тяжести, обрушившейся на него, потому спешил поскорее закопать Любу, наивно полагая, что с нею уйдут в землю тяжесть и страхи. Вой и плач у могилы раздирали на части, а в затылке давило: ты… ты… ты! Вот оно, новое определение, новое состояние, новая точка отсчета: убил. Илья вслушивался в звучание слова «убил», оно кружило вокруг, отрезало прошлое, с него начиналось будущее, оно повернуло все с того момента, когда закрыл в ванной глаза… Рядом заголосила мать Ильи, он больно ущипнул ее, незаметно для посторонних шепнул:

– Не устраивай цирка.

Мама сначала обиделась, затем хмыкнула презрительно (также незаметно для посторонних), но голосить перестала. В яму бросали комья земли. Звук ударов о крышку гроба комков явственно сообщал: убил! убил! убил! Илья беспокойно оглядывал народ вокруг могилы, – слышат или нет. Не слышали.

Избавившись на следующий день от тестя и тещи, он позвонил Вере, она сейчас ему необходима. Страшно ходить в одиночестве по квартире, в легком колыхании штор, в затемненных уголках, за спиной мерещилась Люба, ее расплывчатый образ. Брошенная на софу простыня накрыла подушки, а Илье показалось – это Люба лежит. Он сжимался от ужаса – Люба была везде. Ее не видно, но она здесь. Он слышал дыхание жены, чувствовал колебания воздуха, когда проходил мимо ванной, ее прикосновения. Несколько раз окликнул Любу… и остался без ответа, конечно. Но он знал: она везде, специально молчит, хочет довести его до безумия. Да-да, именно так и сходят с ума. Куда подевался уверенный и находчивый Илья, толкнувший в ванную? Остался Илья – паникер и трус, готовый умереть от страха. Сейчас нужна только Вера. Он нуждался в ней. Она успокоит. Ведь ради нее… Ради нее…