Блаватская - Александр Сенкевич

Мизансцены, мастерски поставленные Блаватской в спиритическом театре братьев Эдди, не отличались вместе с тем изощренным и тонким вкусом, но на зрителей они подействовали сильнейшим образом, выбили их из привычной колеи, а у наиболее нервных дам вызвали истерику. Тем, кто вдруг взял бы под сомнение ее комментарии, она была готова предоставить фотографическую копию живописного парадного портрета своего отца П. А. Гана, и всякий смог бы убедиться, что на его груди присутствует та же самая медаль[283]. На следующий день после сеанса с появлением близких и знакомых Блаватской людей она и мадам Магнон стремительно покинули ферму Эдди и вернулись в Нью-Йорк. Наивные американцы, никто же из них не знал, что покойников в России кладут в гроб без знаков отличия на груди!

Блаватской необходим был соратник, авторитетный в американском обществе человеке безупречным послужным списком, но отчасти выпавший из активной социальной жизни. Она искала человека на перепутье и, наконец-то, нашла его. Доверчивого, честолюбивого, мистически настроенного. Смысл нового сценария, который предложила Елена Петровна, заключался вовсе не в том, чтобы вывести на сцену неизвестных американской публике экзотических персонажей, а в том, чтобы утвердить собственный авторитет как демиурга, своевольно творящего отличный от повседневной жизни мир. От примитивных сценок с одними и теми же героями, в основном индейцами, которые разыгрывали братья Эдди, начинала болеть голова. Питер Вашингтон справедливо отмечает: «Уильям и Хорас Эдди были лишь пассивными проводниками, с помощью которых духи перемещались из мира мертвых в царство живых, тогда как Блаватская претендовала на управление ими по своему усмотрению. Это различие между властным и покорным медиумом было чрезвычайно важно по трем причинам. Во-первых, оно позволяло Блаватской выгодно противопоставить свое могущество шарлатанству, неадекватности или пассивности соперников. Во-вторых, оно разбивало в пух и прах все обвинения в том, что медиумы по натуре подвержены манипуляции и самовнушению. И в-третьих, оно утверждало медиума как действенную силу, а не как простой канал для связи с иным миром. Позднее Блаватская будет говорить, что сам контакт с духами умерших не имеет никакой ценности, хотя его легко осуществить для демонстрации психической силы. Важны не спиритические сеансы, а связь с Учителями, которые не имеют ничего общего с духами, хотя их жизнь также протекает иначе, чем жизнь обычных людей»[284].

Доверчивостью к тому, что говорила и делала Блаватская, Олкотт напоминал взрослого ребенка, хотя внешне оставался мужественным солдатом недавно закончившейся Гражданской войны между Севером и Югом. Он без промедления готов был принести себя в жертву добру и справедливости. Блаватская же требовала, но так и не дождалась, от него другой, более существенной жертвы — потери его собственного «я». Она так и не смогла подчинить его себе полностью. Надежды на то у нее были, и надежды небезосновательные. Ведь долгое время он жил под ее крылом. Но она недооценила Олкотта. Вероятно, в заблуждение Блаватскую ввела его душевная податливость. Она привыкла постоянно вытирать о него ноги. Между тем податливость — это вовсе не преданность и верность.

Разумеется, Олкотта с его психологией провинциала до ступора завораживали рассказы Блаватской о ее похождениях. Он верил ей и одновременно не верил в общение с загадочными таинственными существами, находящимися по ту сторону добра и зла. А Блаватской лучше было умереть, чем утратить доверие зрителей вдохновенно сочиненного и поставленного ею спектакля. Она научилась заменять правду жизни игрой в правдоподобие. Не в этом ли заключается смысл искусства? По силе эмоционального воздействия на людей художественный вымысел несравним со скрупулезным описанием рутинной действительности. С одной, впрочем, оговоркой: иногда повседневная жизнь чудовищной бесчеловечностью настолько превосходит самую бурную человеческую фантазию, что даже ее протокольное описание вызывает у читателей взрыв эмоций. К счастью для Блаватской и ее современников, подобный монстр только вызревал в недрах девятнадцатого века. Его рождение пришлось на век двадцатый.

Генри Стил Олкотт был потрясен увиденным на ферме Эдди не меньше других, о чем сообщил в газетном отчете. Блаватская же пыталась навязать ему свое объяснение происшедшего, настаивая на том, что это был маскарад самых низших духовных организмов, элементалов. Именно они материализовались с помощью жизненных органов несчастных медиумов, высасывая из них, как вампиры кровь, вещественные оболочки вместе с жизненной силой и здоровьем. Именно таким образом эти духовные организмы облекались в видимые формы человеческих тел. Эти тела им вовсе не принадлежали и еще не успели окончательно разложиться. Элементалы, переодетые в более-менее сохранившиеся тела отошедших в потусторонний мир созданий, как вороны в павлиньих перьях, дивили, морочили и пугали добропорядочных людей, которые воображали, что увидели своих умерших близких. А вообще-то, рассуждала Блаватская, это были развоплощенные души, которые еще на земле вели себя бездуховно, непредусмотрительно, гася в себе божественную искру и тем самым лишая себя шансов на бессмертие.

Ее новый приятель Олкотт продолжал гнуть свое и упорно настаивал, что призраки с того света появлялись по зову братьев Эдди и никак иначе. Вообще-то Блаватская тогда не особенно возражала Олкотту. Под его нажимом она на время согласилась, что призраки возникают независимо от воли живых людей, не вызываются насильственно, а обусловлены духовными устремлениями умерших. Она представила дело так, что элементалы в своих бледных человеческих копиях неудержимо притягиваются к земле, ко всему тому, что родственно их грубым натурам.

Всевозможные наваждения, медиумические явления, одержимость и другие душевные недуги Блаватская объясняла слиянием грешных духов с живыми, призывающими их на себя. Она придерживалась индусской теории, которая разделяет человеческое бытие согласно семи принципам. Первый принцип составляет физическое тело. Второй — жизненная сила. Третий принцип связан с появлением вещества, создающего эффект обманной формы, когда возникает какое-нибудь чудовище, в простом народе называемое оборотнем. Особое значение для человека имеют пятый и шестой принципы. Пятый принцип представляет самосознание посредством пяти чувств, шестой — божественную душу. Когда пятый и шестой принципы при жизни человека соединяются воедино, что достигается сменами телесных оболочек, реинкарнациями, в результате которых дух постоянно совершенствуется, появляется возможность достичь индивидуального бессмертия. Самый высший принцип — седьмой, он представляет луч или искру божества. В Индии, о чем необходимо помнить, семерка — символ стабильности, число, регулирующее ход и восприятие жизни. Ведь человек различает семь цветов, семь музыкальных тонов, семь составляющих гармонию звуков, семь дней недели. У индийцев число семь также объединяет семь священных рек, семь священных городов, семь наиболее почитаемых богинь, семь святых мудрецов, семь островов и еще много чего другого. Во время свадебной церемонии невеста и жених делают семь шагов, обходя священный огонь, и дают семь обетов. С этого начинается их совместная жизнь. Блаватская большое значение придавала этому числу. Оно было для нее добрым знаком, своеобразным оберегом.