Блаватская - Александр Сенкевич

Полковник Олкотт был из англосаксонской семьи первых поселенцев. Он принимал участие в Гражданской войне на стороне северян, состоял председателем Комиссии по расследованию убийства президента Линкольна. Его так же, как Блаватскую, интересовало всё сверхъестественное.

В книге воспоминаний «Страницы старого дневника» полковник Олкотт с восторгом восстановил детали своего знакомства с русской оккультисткой:

«…Особые обстоятельства свели нас вместе. В один прекрасный день июля месяца 1874 года я сидел в своей адвокатской конторе и обдумывал одно очень важное дело, которое получил от Нью-Йоркского муниципалитета, как вдруг мне пришла в голову мысль, что вот уже годы я не обращаю внимание на спиритуалистическое движение… Я вышел на улицу и на углу купил номер журнала „Бэннер оф лайт“. В нем я прочел о совершенно невероятных феноменах, происходящих на какой-то ферме в районе Читтендена, штат Вермонт. Я сразу решил, что если все это правда, то мы здесь встретились с важнейшим явлением современной науки, и что мне надо поехать туда и во всем убедиться самому. Так я и сделал. Все оказалось так, как было описано в журнале. Я провел там три или четыре дня и вернулся в Нью-Йорк. О своих наблюдениях я написал в газете „Нью-Йорк сан“… Потом редактор „Нью-Йорк дейли график“ поручил мне снова поехать в Читтенден и взять с собой какого-нибудь художника, который мог бы по моим указаниям рисовать происходящие явления… 17 сентября я вернулся на ферму Эдди… Я поселился в этом таинственном доме и в течение двенадцати недель ежедневно переживал сверхъестественные вещи… Дважды в неделю газета „Нью-Йорк дейли график“ печатала мои письма про „духов Эдди“, иллюстрированные художником Капесом. Эти письма обратили на себя внимание госпожи Блаватской и привели к тому, что она поехала в Читтенден. Это и свело нас вместе…

На ферме обычно обедали в 12 часов. Она появилась в столовой с какой-то французской дамой (с мадам Магнон. — А. С.).

Когда мы вошли, они уже сидели за столом. И прежде всего мне бросилась в глаза ярко-красная гарибальдийская рубаха на первой даме, которая так контрастно выглядела по сравнению с окружающим ее тусклым фоном. Ее волосы были тогда пышные, светлые, шелковистые, вьющиеся, едва доходили до плеч и напоминали тонкое руно. Они и ярко-красная рубаха привлекли мое внимание, прежде чем я смог рассмотреть ее черты подробнее. У нее было массивное калмыцкое лицо, сила, образованность и выразительность его контрастировали с заурядными образами, так же как ее красное одеяние среди серых и бледных тонов стен, мебели и безликой одежды остальных гостей.

Дом Эдди постоянно посещали с целью увидеть медиумические феномены самые разнообразные и необычные люди. Когда я увидел эту эксцентричную даму, я подумал, что это одно из таких лиц. Остановившись на пороге, я шепнул Капесу: „О! Посмотрите на этот экземпляр!..“ Когда обед закончился, обе дамы вышли, г-жа Блаватская скрутила себе папироску, и я протянул ей огонь, чтобы иметь повод заговорить с нею»[275].

Рыбка попала в расставленные сети. Блаватская и Олкотт поняли друг друга с полуслова. По многу часов они прогуливались по аллеям фермы, беседовали под кронами мощных буков, кленов и вязов, сверкавших золотом и темно-красной медью. Теплая и сухая осень стояла на дворе. У Блаватской и Олкотта оказались разные взгляды на природу происходящих на ферме феноменов. Полковник был убежден, что наблюдал настоящих пришельцев с того света. Он предпринял все меры, чтобы исключить обман: опечатал окно уборной, из которой призраки выходили в гостиную, осмотрел самым тщательным образом стены и двери и не обнаружил в них ничего тайного: ни параллельных двойных стен, ни каких-нибудь иных хитростей. Блаватская с ним не соглашалась и уверяла, что все эти появляющиеся с того света тени умерших людей — плод мозговых импульсов медиума, они — не больше чем иллюзия и в этом смысле представляют обман зрения. Вот и обвиняй после этого Блаватскую в том, что она морочила людям голову. Скорее, она удовлетворяла их плебейскую страсть приобщиться самим к чему-то загадочному и непонятному. Предоставляла им пищу для разговоров и пересудов на всю оставшуюся жизнь.

Природа одарила Блаватскую талантом, которым она распоряжалась не всегда с пользой для себя самой и окружающих ее людей. На всякие безрассудства ее толкала неумолимая жажда славы. Она терзалась необходимостью широкого ей поклонения, пока смутно себе представляя, как этого добиться, к каким еще средствам прибегнуть и через какие испытания пройти. Действительно, она была тщеславной женщиной, но не до такой степени, чтобы возводить себе памятник при жизни и не понимать при этом, что далеко не все придут от ее культа в восторг. Когда Блаватская оказалась в Соединенных Штатах Америки, как уже знает читатель, первые месяцы жизни там ей было не до славы, не до поклонения, не до высоких материй. Ей приходилось элементарно выживать. Отцовское наследство предоставило ей некоторую передышку в ежедневной борьбе за крышу над головой и кусок хлеба.

Для Блаватской всегда было большой радостью, когда кто-то обращал на нее внимание. Она находила в каждом новом странном и нелепом человеке то же опьянение, что и в оккультных книгах или в общении со своими тайными мыслями и галлюцинациями. Она тянулась ко всему тому, чего ей так не хватало в обыкновенной скучной жизни. Поэтому свою неизвестность Елена Петровна воспринимала как величайшую и унизительную несправедливость. Ее посещали видения, смысл которых был совершенно неясен, они оглушали сознание, и она впадала в мрачное оцепенение — настолько непостижимо-горестными представлялись ей образы, рожденные в укромных уголках ее души. Она жила как в полусне. Но реальность грубо напоминала о себе возможным безденежьем: отцовское наследство таяло на глазах. Его большая часть была потрачена на покупку бесполезной птицефермы на Лонг-Айленде, которая не давала никакого дохода[276]. Елена Петровна не умела с пользой для себя вкладывать деньги, а уж мотом она была отменным!

Следовало предпринять что-то уж совсем необыкновенное, чтобы привлечь к себе пристальное внимание журналистов и, соответственно, большое количество людей. Она понимала, что пиар — необходимое условие любой известности и славы.

Ферма братьев Эдди, Уильяма и Хораса, представляла ей такую возможность. Оставшаяся от наследства некоторая сумма денег помогла осуществить задуманное. Род братьев Эдди в нескольких поколениях был наделен, как говорили, паранормальными способностями. А одна из его представительниц приняла мученическую смерть — была сожжена как ведьма на костре. Случилось это прискорбное событие в 1692 году в Салеме, во время ведьмовских судебных процессов.

Блаватской необходимо было приручить Олкотта, сделать его совершенно домашним, как бесхозную собаку или как приблудного кота. Она не собиралась с помощью потусторонних призраков убеждать зрителей, что они не будут оставлены на произвол судьбы после смерти, а, напротив, будут с радостью встречены перешедшими в небытие близкими и друзьями. Такого спиритуалистического «материализма» она на дух не выносила. О «Стране вечного лета» Эндрю Джексона Дэвиса, об этом загробном «Зазеркалье» не хотела слышать[277]. Любого думающего и одухотворенного человека такая перспектива оказаться в многомиллионном хоре поющих псалмы покойников заставила бы удавиться. Цель Блаватской была куда значительнее и масштабнее: доказать людям, что существуют «феномены» и весь ход истории человечества определяется ими. На концепцию «феноменов» нанизывались все ее остальные идеи. Блаватская писала профессору Хайраму Корсону, ярому спиритуалисту, искала почву для компромисса: «Не надо недооценивать важность спиритуалистических феноменов; вместо того чтобы относиться к ним как к букве, „которая убивает“, вам следовало бы считать, что они образуют общую глубинную основу, на которой только и возможно возвести надежное здание разумной веры в бессмертие человека. Они возвестили рождение христианской религии, были тесно связаны с ее детством, поддерживали и утешали ее, вооружали ее пропагандистами в виде „Отцов Церкви“; а упадок церкви восходит к тому времени, когда одна ее ветвь стала игнорировать эти феномены, а другая — направлять по ложному пути»[278].