После тебя только пепел - Алекс Хилл

– Она не хочет, – произносит она, слабо мотая головой.

Выпрямляюсь и вздыхаю, ласково поглаживая напряженную спину:

– Я поговорю с ней еще раз.

– Дань, это бесполезно. Я разговаривала с врачом… он сказал, что успешность операции зависит еще и от того, как сильно сам пациент хочет выжить.

Тишина разрывает нервные клетки. Мы оба знаем, что думает Алла на этот счет.

– Пойду наверх, – обреченно говорю я и оставляю еще один поцелуй на маминых волосах, прежде чем пойти туда, где мне самому не хочется жить.

Замираю у комнаты сестры. Воспоминания здесь становятся слишком яркими и такими острыми, что режут без труда, рассекая не только плоть, но и душу. Помню каждый день, когда точно так же приходил сюда и боялся открывать эту дверь. Невозможно угадать, что ждет меня там. Если Аллу убивает рак, то нас всех убивает – неизвестность.

Все началось с депрессии. По крайней мере, мы так считали. Хотя нет, изначально мы думали, что это обычные подростковые психи. Любовь, протест против всего и всех, желание обратить на себя внимание. У Аллы было достаточно причин, чтобы вести себя так, и нам оставалось лишь ждать, когда это закончится. Не закончилось…

Сначала были только головные боли и нервное расстройство, но после первого обморока отец настоял на обследовании. В голове гремит голос врача, суровый, сухой и спокойный: «Опухоль головного мозга. Вторая стадия. Операбельная, но медлить нельзя». Новость отразилась на всей семье. Это было самое страшное, что я видел за всю свою жизнь. Думал, хуже не бывает, и только сейчас понимаю, что ошибался.

Операция прошла успешно, но реабилитация затянулась. Алле прогнозировали пять лет, на сегодняшний день прошло всего три с половиной, но в начале лета мы получили еще одну новость, которая разнесла и без того хрупкий покой на мелкие кусочки, – рецидив. На этот раз все в разы хуже. Опухоль прогрессирует с невероятной скоростью, а Алла – такое ощущение, что только рада этому. Отец благодаря рабочим связям в медицине нашел отличного хирурга. Есть шансы, что жизнь сестры можно продлить еще немного, но…

Ком в горле появляется внезапно, руки дрожат. Каждый раз, когда думаю об этом, хочется только одного – поменяться с ней местами. Я бы сто раз за нее умер. Сделал бы все, и пытаюсь делать, но этого недостаточно, потому что она уже сдалась.

Вхожу в спальню сестры, которая больше похожа на больничную палату, а не на комнату молодой девушки. Стараюсь не дышать слишком глубоко, потому что меня тошнит от запаха лекарств. Алла лежит в постели, ее истощенное тело кажется совсем крохотным и невесомым. Кожа тусклая, на голове повязан мягкий лиловый платок. Алла открывает глаза и долго смотрит в мою сторону, пытаясь разглядеть. Ее зрение ухудшается все сильнее, реакции становятся медленнее.

– Привет, – говорит она сипло.

Даже ее голос изменился, как и манера речи. С трудом узнаю в ней девочку, с которой мы в детстве делили мамины оладьи, а в подростковом возрасте таскали у отца ружье, чтобы пострелять в голубей. Она теперь словно другой человек, и мне невыносимо больно видеть ее такой, но самое жуткое даже не это. Самое жуткое – твердость на бледном лице. Четкое намерение, которое я не могу принять, но и исправить никак не могу.

– Дань, если ты пришел продолжить наш вчерашний разговор, то уходи.

– А ты попробуй меня выгнать, – напряженно усмехаюсь я и сажусь на пол возле двери. – Как себя чувствуешь?

– Готова лететь в космос.

Задерживаю дыхание, чтобы не заорать во всю глотку. Пытаюсь отвлечься и натыкаюсь взглядом на стопку книг, сваленных в углу. Из них уже можно сложить целый дом или гроб для меня, если угодно. Все они о том, как вернуть контроль над жизнью, как не позволять обстоятельствам сбивать себя с ног. И они ни разу не раскрыты. Ни разу. Кроме одной, у которой нет половины страниц. Я однажды попытался почитать Алле вслух, она тогда так орала на меня, что у нее случился нервный срыв. Пока ее грузили в машину «Скорой», я вымещал злость на бумаге, которая не смогла помочь, потому что это единственное, что было в моих силах.

– Почему ты опускаешь руки? – в сотый раз спрашиваю я.

– Потому что не могу их поднять.

– Я серьезно.

– И я тоже, Дань. Сколько можно? Я устала бороться.

– Ты даже не начинала. Ты с самого начала…

– Вот именно, – решительно перебивает Алла. – Все уже давно закончилось бы. Сколько мне еще дают? Год? Два? Они мне не нужны. Я все-равно ничего не могу. Я умираю, Дань. Я с этим смирилась. Вам тоже пора.

– Мы все умираем. Каждый день. Но это не значит…

– Ты не понимаешь, – снова перебивает Алла, вкладывая все силы в голос, и я затыкаюсь, чтобы не злить ее еще больше. – Никто из вас не понимает, каково это…

– Все можно изменить, – с мольбой произношу я. – Если бы ты только меня выслушала хоть раз до конца. Есть статистика. Есть пациенты, получавшие и худшие прогнозы, и они выживают, женятся, путешествуют. Живут! Неужели ты этого не хочешь? Все только у тебя в голове.

– У меня в голове опухоль! И все! – кричит она, сжимая костлявую ладонь, что лежит поверх белого одеяла, в кулак. – И все… – повторяет обессиленно.

Даю ей время перевести дыхание, а сам перебираю в голове варианты. Что еще я могу сделать? Ну что еще?!

– Знаешь, если было бы можно, то я лег бы на операционный стол рядом с тобой. Отдал тебе все органы, только бы ты…

– Дань… – тихо всхлипывает Алла.

– Это я во всем виноват.

– Ты дурак? Как ты можешь быть виноват? Родной, я ценю все, что ты пытаешься для меня сделать, но… прошу… Отпустите меня. Пожалуйста. Я не хочу больше так. Мама уже на грани, ты сходишь с ума, пытаясь придумать какой-то волшебный метод исцеления, а папа выглядит как старик, работая днями и ночами, чтобы оплачивать лечение. Мало того что я умираю, так еще и вас за собой тяну.

– Это не так.

– Так, Дань. Именно так.

– Это все из-за меня… – снова произношу я, склоняя голову от давящего чувства вины.

– Прекрати нести чушь.

Выхода нет. Стимула нет. Кажется, у меня самого опускаются руки. Единственное, что стоит сделать, так это рассказать ей правду. Я еще пожалею об этом, а может, пожалел бы, оставив все в тайне. Не знаю. Уже ничего не знаю…

– Это не чушь. Это правда. Ты помнишь, с чего все началось?

– С того, что мне поставили диагноз.

– Нет. С того, что я убил твоего парня.

* * *

Шум от громких басов слышен даже в начале квартала, и я злобно стискиваю зубы. Этот Гера никогда мне не нравился. Скользкий тип. И что только Алка в нем нашла? Я же сам слышал, как она рыдала прошлой ночью. И за неделю до. И еще раньше. Дура! Она все время из-за него ноет, а потом снова бежит в объятия. А я еще должен ее домой забирать, чтобы отец по шее не дал. Какого черта?! И почему она, блин, трубку не берет? Я ей что, нянька? Пусть тогда мне бабки платит за переработку.