Элрик из Мелнибонэ - Майкл Муркок

— Думаю, вам придется драться со мной,— сказал он.

В этот момент они услышали крик из-за правой башни, и оттуда появилось что-то белое. Это был еще один всадник в доспехах из кости, черепашьего панциря и перламутра, его жуткие глаза горели ненавистью, копыта лошади били по барьеру, которого не было, когда во врата входили Элрик и Оуне.

Потом барьер упал, и воин атаковал их.

Альбинос и похитительница снов приготовились защищаться но в этот момент вперед вышел граф Магнес-Доара и направил свою пику в тело воина. Однако сталь была отражена доспехом, который оказался прочнее, чем выглядел, после этого взметнулся меч и чуть ли не с презрением обрушился на медный шлем, разрубил его пополам и вонзился в череп вои-на-кролика, который, бросив меч и копье, попятился, обхватив голову руками. Его карие глаза словно стали еще больше, и он начал жалобно скулить. Потом принялся медленно вращаться вокруг своей оси и упал на колени.

Элрик и Оуне отступили за ствол одного из дубов и приготовились защищаться.

Лошадь снова встала на дыбы, храпя с прежней безумной яростью. Элрик тем временем стрелой метнулся из своего укрытия, поднял пику и вонзил ее между нагрудником и латным воротником воина — точно в горло.

Послышался хрип, перешедший вскоре в знакомое похохатывание, потом всадник развернул коня и поехал по тропинке через лес. Тело его дергалось и раскачивалось, словно в предсмертной агонии, но все еще оставалось в седле. Потом всадник и конь исчезли.

Элрика трясло.

— Если бы я не видел, как он умер на мосту из Саданора, я бы поклялся, что это тот же, кто напал на меня там. Уж слишком знакомая повадка.

— Ты не видел, как он умер,— сказала Оуне.— Ты видел, как он свалился в реку.

— Ну, теперь, после такого удара, я думаю, он мертв. Я почти отделил ему голову от туловища.

— Сомневаюсь,— ответила Оуне.— Я думаю, он самый сильный наш враг, и по-настоящему нам придется разбираться с ним лишь у самой Крепости Жемчужины.

— Он защищает Крепость?

— Многие ее защищают.— Она снова легонько приобняла его, потом опустилась на одно колено, чтобы осмотреть убитого графа Магнес-Доара. Мертвый он больше походил на человека; волосы у него на груди и руках стали седеть, а его плоть готова была вот-вот исчезнуть. Медный шлем приобрел какой-то уродливый серебристый оттенок. Элрику вспомнилось, как умирал Алнак, и он отвел глаза.

Он обнял Оуне, и ему показалось, что дрожь пробежала по ее телу. В памяти его всплыла маленькая лодка, светловолосая девочка, спящая на днище суденышка, которое плывет в открытое море, и он сам, направляющий свой ялик к лодчонке, гордый тем, что станет спасителем девочки. Но он был уверен, что никогда не знал такой девочки, хотя Оуне и напоминала ему ее, только выросшую.

Оуне, тяжело вздохнув, отпрянула от него.

— Я думала, ты... Словно я всегда знала тебя...— Она закрыла лицо руками.— Ах, Элрик, эта проклятая земля так точно названа!

— Но какую опасность таит она для нас? — спросил он.

Она покачала головой.

— Кто это может знать? Может, опасность и невелика. А может, ее и вовсе нет. Похитители снов говорят, что именно в земле Забытой Любви принимаются самые важные решения. Решения, которые могут иметь наиболее серьезные последствия.

— Значит, здесь ничего нельзя делать? Нельзя принимать никаких решений?

Она разгладила рукой волосы.

— По меньшей мере, мы должны осознавать, что последствия могут проявиться очень нескоро.

Вместе они пошли дальше под кронами деревьев, прочь от мертвого воина-кролика. Теперь Элрику стало казаться, что на него из зеленой тени смотрят какие-то лица. Один раз он мог поклясться, что видел своего покойного отца Садрика, оплакивающего мать Элрика, единственное существо, любимое им по-настоящему.

Иллюзия была настолько реальной, что Элрик воскликнул:

— Садрик! Отец! Это ты заточен здесь?

Но Оуне тут же остановила его.

— Нет! Не обращайся к нему. Не призывай его к себе. Не позволяй ему материализоваться! Это ловушка, Элрик! Еще одна ловушка.

— Мой отец?

— Ты любил его?

— Да. Хотя это и была трудная любовь.

— Запомни, что я говорю. Не зови его сюда. Было бы непристойно звать его в эту галерею иллюзий.

Элрик понял ее, и ему пришлось взять себя в руки, чтобы прогнать из мысленного взора тень отца.

— Я хотел сказать ему, Оуне, как я сочувствовал ему в его утрате и скорби.— Тело Элрика сотрясали рыдания. Он думал, что давно уже освободился от этих чувств, а они, оказывается, оставались при нем.— Ах, Оуне, я был бы готов умереть сам, чтобы вернуть ему его жену. Неужели это невозможно?..

— Такие жертвы бессмысленны,— сказала она, беря его за плечи и прижимая к себе.— В особенности здесь. Не забывай о нашей цели. Мы уже пересекли три из семи земель, отделяющих нас от Крепости Жемчужины. Мы прошли половину. А это значит, что мы уже добились большего, чем многие. Держи себя в руках, владыка Мелнибонэ. Не забывай о том, что зависит от нашего успеха.

— Но если у меня есть возможность исправить причиненное зло?..

— Это связано только с твоими чувствами, а не с тем, что есть или может быть. Ты бы хотел выдумать тени, чтобы они действовали в твоих снах? Принесло бы это счастье твоей бедной матери или твоему отцу?

Элрик посмотрел над ее плечом в направлении леса. Образ его отца исчез.

— Он казался таким реальным. Словно живая плоть!

— Ты должен поверить, что мы с тобой — единственная живая плоть во всей этой земле. И даже мы...— Она оборвала себя. Она потянулась к Элрику и поцеловала его.— Давай отдохнем немного, нам нужно восстановить силы.

И Оуне увлекла Элрика на мягкие листья рядом с тропинкой. И она поцеловала его, и принялась ласкать его тело своими чувственными руками, и постепенно она стала всем тем, чего недоставало ему в женщинах, и он почувствовал, что и он в свой черед стал для нее всем тем, чего она не позволяла себе желать в мужчине. Он без какого-либо чувства вины или сожаления знал, что их любовь не имеет прошлого и что единственное будущее этой любви простерлось за пределами их жизней, за пределами любых миров, куда они смогут попасть, и что ни он, ни она не увидят последствий этой любви.

И, невзирая на это знание, они были беспечны и счастливы, и они дали друг другу те силы, которые им потребуются, если они еще не утратили надежды добиться своей цели и добраться до Крепости Жемчужины.

Удивленный тем, что он ни в малейшей мере не испытывал замешательства, с ясной головой Элрик бок о бок с Оуне шагнул через сверкающие серебряные врата в Имадор, почему-то названный похитителями снов землей Новых Амбиций. И тут же оказался на вершине огромной лестницы, которая спускалась в долину, протянувшуюся до самого горизонта. Сам горизонт светился бледно-голубым цветом; эту голубизну можно было по ошибке принять за небо.