Погребённые заживо - Марк Биллингем

— А если подумать лучше, Адриан?

Было похоже, что Фаррелл занят именно тем, что ему посоветовал сделать Торн. Он щурился и ерзал на стуле, и, хотя выражение его лица оставалось дерзким, когда он вновь заговорил, в голосе слышалось уже меньше уверенности.

— Ну да, может, я и звонил ему пару раз.

— Зачем ты звонил?

— Он был очень умным парнем, разве не так? Мне нужно было помочь справиться с домашним заданием.

— Я думал, что смышленый парень — это ты.

— Да я звонил-то всего раз, может, два.

Китсон достала из сумочки распечатку телефонных разговоров, начала водить пальцем по отмеченным маркером пунктам и читать:

— 23 ноября прошлого года, с 8:17 до 8:44. 30 ноября, 9:05— 9:22. 14 января текущего года, 12 февраля. Потом еще один звонок, 17 февраля, продолжительностью почти час…

— Должно быть, частенько тебе нужна была помощь, — заметил Торн.

Лицо Фаррелла, как перед тем голос, утратило всякую уверенность. Он откинулся назад, покраснел, и, казалось, вот-вот с его лица сползет натянутая улыбка.

— Это бред! — заявил он. Он повернулся к Уилсону: — Больше я ничего не скажу.

— Просто это кажется нелепым — врать о такой мелочи.

Фаррелл упорно изучал поверхность стола.

Торн взглянул на Китсон и по ее лицу понял, что Адриан Фаррелл нервничает как никогда.

— Вероятно, следует вернуться к этому позже, — дал Торн задний ход. — Мы не хотели бы, чтобы мистер Уилсон потом говорил, что мы тебя запугивали.

Уилсон откинулся на стуле и щелкал кнопкой своей дорогой авторучки.

— А в школе у вас знакомы с «травлей»? — спросил Торн. Он не стал дожидаться ответа. Ему уже стало ясно, что их беседа будет скорее напоминать монолог. — В школах всегда кого-то третируют, разве нет? От этого явления нельзя полностью избавиться, потому что один-два ученика всегда чем-то недовольны.

Говорят, что в этом — главная причина хамства? Или я не прав? Просто им так хочется! Если желаешь знать мое мнение, то же происходит и в жизни, когда «травлю» выносят за пределы школы. Подобные, так сказать, личности пытаются самоутвердиться, ударив человека на улице. Нападают на совершенно незнакомых людей, потому что те не так посмотрели или, как им показалось, «не проявили должного уважения». Они калечат, уродуют и убивают человека только за то, что он черный, или гей, или носит не те туфли. А потом, когда их арестовывают, уверяют себя, что они проявляют благородство, отказавшись доносить на своих сообщников.

— Просто назови нам их имена, — сказала Китсон. — Назови, и мы прекратим это хамство.

— Дело в том, что я в определенной степени даже могу тебя понять, — продолжал Торн. — Можно назвать эти преступления «безнравственными» или «злонамеренными», или как там еще захочешь, но обычно все, в конечном счете, упирается в обычную невоспитанность. И никто из нас от этого не застрахован, согласен? Хотя, конечно, существует некая шкала, — он пальцем провел линию вдоль крышки стола. — Я считаю себя толерантным — разумеется, так оно и есть. Большинство из нас считает себя терпимыми. Но время от времени меня посещают мысли, которые я не решился бы высказать вслух. Не знаю, откуда что берется, как туда попадает, но я бы солгал, если бы сказал, что я даже в мыслях всегда сдержан. Сам я никогда не опушусь до такого поведения и считаю людей, которые совершают подобные преступления, негодяями, хулиганами и так далее… Но я знаю, почему это происходит. Я понимаю, что они просто менее воспитанны, чем я.

Он несколько секунд помолчал, наблюдая, как вспыхивают красные цифры на электронных часах над дверью.

«43…44…45…»

— То же, что произошло с Амином Латифом, несколько иное дело. — Торн покачал головой. — Тут должно быть что-то другое. Я даже не уверен, что хочу понимать, почему так можно было поступить. Начало потасовки не трудно представить, я как раз об этом только что рассказывал. Это невежество, попытка почувствовать себя лучше — просто и ясно. Амин с приятелем стояли на автобусной остановке и не прятали глаза, когда ты со своими приятелями попытались заставить их отступить. Может, они что-то сказали — поэтому вы их ударили, верно? По крайней мере, Амина ударили, потому что его другу удалось убежать. В итоге осталось трое против одного. Неплохие шансы для таких крепких мужчин, как ты и твои приятели, да?

Фаррелл, балансируя на стуле, наклонился вперед. Он что-то прошептал. Его руки были сжаты в кулаки и прижаты к бокам.

Китсон наклонилась, пытаясь поймать взгляд Фаррелла.

— Просто имена, Адриан. И покончим с этим!

— Ты уже не девственник, не так ли? — Еще один риторический вопрос. Торн тут же продолжил: — Господи! Уверен, что нет. В твои-то семнадцать! Тебе известно, что такое секс? В идеале это, конечно, любовь. Однако будем до конца честными — в большинстве случаев это вожделение, и только. Иногда привычка, дурман, тоска… Но то, что произошло с Амином Латифом, не подпадает ни под одно из этих определений, разве нет?

«36…37…38…»

— Давай на минуту представим, что тебя не было той дождливой ночью на той автобусной остановке. Я расскажу тебе, что там произошло, что нам доподлинно известно из показаний Набиль-хана и на основании других улик. Я расскажу тебе, а ты ответишь мне: имеем ли мы хоть малейшее преставление о том, что произошло? По рукам? Слушай, дело сделано, вот что странно. Азиатская скотина полуживая лежит в грязи — так почему бы всем троим просто не уйти, верно? Может, один или двое уже и готовы идти, но здесь не они командуют парадом, а у «командира» другие планы. Он хочет преподать наглой сволочи настоящий урок. Поэтому он втягивает его на тротуар и переворачивает на живот. Расстегивает ремень Амина Латифа и стаскивает с него джинсы. Ты внимательно следишь за моим рассказом?

Фаррелл начинает дышать глубже, тяжелее…

— Потом спускает свои штаны, трусы. К этому моменту, думаю, его товарищи уже отошли подальше. Они не хотят иметь с этим ничего общего. Возможно, они кричат ему, чтобы он бросил свою затею, что он грязный извращенец, но ему самому к тому времени уже на все наплевать. Он больше не может думать ни о чем другом. Его уже понесло: вот он достает свой крошечный член… Вот становится на колени…

— Уж глупее ты ничего не мог придумать… — добавила Китсон. — Пытаясь вставить его Амину Латифу.

— Если мы арестуем Дамьена Герберта и Майкла Нельсона и окажется, что они — те, кого мы ищем, они подумают, что сдал их ты, не иначе.

«12…13…14»

— Но азиатская сволочь — именно так его назвали в начале драки — оказывает сопротивление. Пока все его увечья — пара сломанных ребер. Пока еще кусок дерьма, который опустился на колени, может встать и уйти, и тогда он получит намного меньше, чем пожизненное заключение. Но он решает по-другому. И Амин Латиф делает свой выбор: он сопротивляется, отказывается оторвать свою задницу от тротуара, отказывается подчиниться этому животному, которое пытается его изнасиловать, доказать, какой он настоящий мужик. Поэтому животное в конце концов сдается. Оно поднимается на ноги и пытается взять себя в руки. И дрочит под ржание своих приятелей. Еще не успев кончить, он начинает бить ногами свою жертву в бок и по голове. И не останавливается до тех пор, пока Амин Латиф не замирает. Лежа в грязи. Весь мокрый от дождя, крови и спермы…