Печать на сердце твоем - Андрей Валентинов

— Боярин… — начал было венет, но Згур не стал слушать. Еще чуть-чуть — и будет поздно.

В тот же миг руки, державшие ребенка дрогнули. Плачущий сверток полетел прямо через костер. Одна из женщин подхватила, подняла вверх:

—Жив!

Мгновение — и уже другие руки держат ребенка:

—Жив!

—Жив!

—Жив!

— Аригэ!

Згур нарочно крикнул по-румски. Пусть растеряются! Чужая речь всегда сбивает с толку.

— Аригэ! — повторил он. — Ни с места! Кто двинется — зарублю!

Меч был уже в руке. Мужчины, стоявшие во внешнем гругу, попятились. Згур быстро шагнул к костру. Только бы не ударили в спину!

Ребенок плакал — значит, действительно жив. Женщина, что держала его в руках, попятилась, прижала малыша к голой груди.

Первым опомнилась та, что носила ожерелье. Рука вновь взметнулась вверх.

— Кто послал тебя? Хозяин? Говори, а то умрешь! Згур вспомнил Ярчука с его «вершами». Не попробовать ли?

— Это ты просила смерти? Ты просила — Смерть пришла!

Из-под маски донесся негромкий грудной смех.

— Да, пришла! Сейчас увидишь — ни к чему теперь слова!

Дальнейшее произошло так быстро, что Згур еле успел поднять меч. Двое мужчин, стоявшие рядом, молча кинулись вперед. Еще один (Згур узнал Коровяка) взмахнул коротким дротиком.

Вж-ж-жиг! — пропела стрела, и один из нападавших начал медленно оседать на снег, пытаясь перехватить слабеющей рукой страшный гостинец, пробивший горло.

Вж-ж-жиг! Вж-ж-жиг!

Второй схватился за живот — стрела попала точно в середину. Коровяк увернулся, вновь вскинул руку с дротиком, но Згур успел первым. Меч вошел в грудь. Чаклун захрипел и начал валиться на спину.

— Стойте! — та, что носила ожерелье, обернулась,

вскинула руки вверх. — Стойте! Кровь пролилась! Души в Ирий собрались!

— Если кровь пролилась, значит, выбор сделан, госпожа! — негромко ответили ей.

Згур, не опуская меч, отошел к стене. Теперь Ярчук мог выбирать мишень по вкусу — враги стояли как раз между ним и волотичем. Но нападать никто не спешил. Женщина, державшая ребенка, оглянулась и неуверенно проговорила:

— Выбор сделан? Кто же выбран? Разве кончился обряд? Из-под деревянной маски вновь донесся смех.

— Чужеземец смерть принес нам! Пусть он выберет из нас! Нет в нем жалости и страха — он Хозяина гонец!

По толпе пронесся легкий шум. Женщины сбились в кучу, одна из них бросилась к Згуру, упала на колени:

— Я Хозяину невеста! Кровью наш скреплен союз! Голоса стихли. На Згура смотрели мертвые личины. Нарисованные губы кривились, сквозь узкие отверстия глядели глаза — настороженно, ожидающе. Згур заколебался. Выбрать? Кого? Ту, что держит ребенка? «Невесту»? Нет, не они тут главные. Эта, с ожерельем! Недаром ее «госпожой» назвали. Если она станет Старшей…

Он улыбнулся, поднял окровавленный меч. Как бы сказать половчее?

— Ты, что всех сюда собрала, станешь Старшей в этот час!

Клинок рассек воздух, задержавшись у самого ожерелья. Женщина не дрогнула. Деревянная личина медленно поднялась, запрокинулась. Глаза смотрели в небо.

— Духи ночи, вы слыхали? Смерть сказала: это я! Несколько мгновений стояла гулкая, мертвая тишина, но вот одна из женщин, та, что назвала себя «невестой», дико закричала, поднимая руки к небу. За ней завопили другие, кто-то упал на землю, пытаясь собрать руками окровавленный снег. Ярко вспыхнули смоляные факелы, разгоняя ночь.

— Выбор сделан! Выбор сделан! Снова Старшая средь нас!

Згур понял — пора! Спрятав меч, он поспешил к той, что держала ребенка, взял тихо плачущего Белька на руки и начал медленно отступать, стараясь не оказаться между личинами и глыбой, за которой ждал Ярчук. Наконец лопатки коснулись холодного камня. Згур резко повернулся — и тут же рука венета потащила его в темноту.

— Бежим, боярин!

Згур еле успел передать ребенка ополоумевшему от радости Жигше и схватить прислоненные к камню лыжи. Крики во дворе перешли в единый, слитный вой. Кажется, те, у костра, сейчас опомнятся…

— Бежим!

…Остановились только у выхода, и то на пару мгновений — дух перевести. Згур щелкнул счастливо улыбавшегося Жигшу по веснушчатому носу, хлопнул по плечу невозмутимого венета:

— Хорошо стреляешь!

Тот пожал плечами, затем по мрачному лицу промелькнуло что-то, напоминающее усмешку:

— Отож! А тебе, боярин молодой, лучше б верши скла-дать!

Венет шутил, но Згур почему-то обиделся. И то — стоило с двенадцати лет в Вейске служить, чтобы до каких-то «вершей» докатиться! Чем бы «чугастра» пронять?

— Ну что, Ярчук, хороши женки? Женки — это свято, да? Венет задумался, затем ответил серьезно, без улыбки:

— То — не женки!

Гуляли весь день. В избу набилось столько народу, что только домовой ведал, как не лопнули стены да не рухнула крыша. Белька вместе с матерью увели к соседям — реветь да в себя приходить, отец с перевязанной головой лежал у знахарки, и всем заправляла мужняя сестра — веселая тридцатилетняя вдова со странным именем Телла. Имя оказалось румским, и муж у Теллы был из румийцев: плавал на лодье да сгинул в осенний шторм. Но если и горевала вдова, то горе давно забылось. Телла первая поднимала братину, заразительно смеялась, заводила веселые застольные песни, то и дело косясь на слегка очумелого от такого наворота Згура.

За столом он оказался один. Ярчук лишь пригубил из первой братины и ушел, попросившись даже не в избу, а в старую баньку, стоявшую на подворье. Вначале Згур подивился, а потом рукой махнул. «Чугастр»! Что с него взять?

…Еще в пути, возвращаясь через молчаливый ночной лес, они договорились ничего не рассказывать ни о Хоромах, ни о тайном обряде. Хватит и того, что Белек жив. Жигша, глядевший на спасителей малыша открыв рот, твердо обещал молчать, даже если его начнут щекотать перышком по пятке. Теперь малец сидел рядом со Згуром, не сводя с него глаз. Кажется, «дяденька Згур» был тоже произведен им в «альбиры».

Обычно Згур почти не пьянел, разве что от румского, и то после третьего кубка. Но теперь вино ударило в голову, и вскоре ему стало все равно. Так ли важно, что будет завтра? Слишком давно не приходилось просто сидеть за столом, не думая, ударят ли ножом в спину, подносить ко рту кусок, не боясь, что отравят, шутить, за каждым словом не следя, и, конечно, пить от души. Веселие Ории есть пити, как без того жити?

Пили за все. За спасителей-альбиров, за храброго Жиг-шу, за родителей Белька — чтоб поправлялись да не болели, за весеннюю жатку и осенние обжинки. Одноглазый войт разошелся до того, что предложил выпить за Великого Палатина Ивора — лучшего друга народа Нистрии да за румско-вентскую дружбу. Хлебнули и за это — отдельно за Палатина, отдельно за дружбу, ну а затем, тоже по очереди — за Орию, за Нистрию да за румского Кей-Сара. Когда подошла очередь Згура слово говорить, он хотел было разъяснить неясный вопрос по поводу державных интересов Ории в нистрийском «предполье», но, взглянув на улыбающуюся Теллу, внезапно предложил выпить за прекрасных нистрийских женщин. Ответом был довольный рев мужчин и многообещающий взгляд веселой вдовушки.