Лавка древностей. Томъ 2 - Чарльз Диккенс

они объ одномъ и томъ же: вспоминали, какъ имъ пришло въ голову предпринять эту поѣздку, которая, по всѣмъ вѣроятіямъ, должна оказаться удачной; сообщали другъ другу о своихъ надеждахъ и опасеніяхъ: къ этой, внезапно возродившейся надеждѣ примѣшивался какой-то неопредѣленный страхъ, какъ это часто бываетъ послѣ долгаго и тщетнаго ожиданія.

Когда уже перевалило за полночь, жилецъ Брасса, становившійся все болѣе и болѣе молчаливымъ и задумчивымъ, спросилъ своего компаньона, любить ли онъ слушатъ, когда что нибудь разсказывають.

— Люблю, отвѣчалъ тотъ, улыбаясь, — какъ любятъ всѣ люди, когда разсказъ занимателенъ; если же разсказъ не интересенъ, я все-таки стараюсь не показать вида, что онъ меня не интересуетъ. А почему вы задали мнѣ этотъ вопросъ?

— Я хочу испытатъ ваше терпѣніе, разскажу вамъ одну очень коротенькую повѣсть, и, положивъ руку на рукавъ старика, онъ началъ такъ:

— Жили-были когда-то два брата, нѣжно любившіе другъ друга. Между ними было 12 лѣтъ разницы и, мнѣ кажется, что именно благодаря этому неравенству лѣтъ они еще горячѣе привязались одинъ къ другому. Однако, ни то, ни другое не помѣшало имъ сдѣлаться соперниками: оба безъ ума влюбились въ одну и ту же дѣвушку. Меньшой братъ, отличавшійся особенной чуткостью и наблюдательностью, первый замѣтилъ это. Нечего говорить о томъ, какъ онъ мучился, какъ онъ душевно страдалъ, каась онъ боролся съ своей страстью. Въ дѣтствѣ былъ очень болѣзненный и слабый. Старшій братъ — онъ сильный, здоровый юноша, — всецѣло посвятилъ себя больному, часто отказывался отъ любимыхъ игръ, и какъ самая заботливая нянька, сидѣлъ около его постели, разсказывая ему разныя исторіи, пока блѣдное личико ребенка мало-по-малу оживлялось, разгоралось отъ удовольствія. Часто на рукахъ онъ выносилъ его въ полѣ, клалъ на зеленую траву, и мальчикъ любовался голубымъ небомъ, яснымъ солнечнымъ свѣтомъ, силой, здоровьемъ, разлитыми во всей природѣ, въ которыхъ, однако, ему было отказано. Словомъ, юноша все дѣлалъ, чтобы привязатъ къ себѣ это слабое, несчастное существо. Ребенокъ не забылъ самоотверженіе брата. Когда онъ выросъ и настала пора испытаній, Господь подкрѣпилъ его силы и помогъ ему своимъ полнымъ самоотверженіемъ воздать за его заботливость и привязанность. Не обнаруживъ ни единымъ словомъ своего отчаянія, онъ уѣхалъ заграницу, въ надеждѣ, что смерть скоро избавитъ его отъ мученій.

«Старшій брать женился на любимой дѣвушкѣ, но она вскорѣ же умерла, оставивъ на рукахъ мужа младенца-дочку.

Если вамъ случалось осматривать портретную галерею какой нибудь стариной фамиліи, вы, вѣроятно, замѣтили, что одно и то же лицо, иногда самое прекрасное и нѣжное изъ всей коллекціи, — повторяется въ разныхъ поколѣніяхъ. По всей линіи портретовъ васъ преслѣдуетъ одинъ и тотъ же образъ красивой молодой дѣвушки, образъ никогда не старѣющій, не измѣняющійся. Это — добрый геній всего рода, не покидающій его ни при какихъ невзгодахъ, искупающій его грѣхи.

Умершая мать продолжала жить въ осиротѣвшей дочери. Вы можете себѣ представить, какъ привязался отецъ къ дѣвочкѣ, даже въ малѣйшихъ подробностяхъ напоминавшей ему жену. Она выросла, стала невѣстой и отдала свое сердце человѣку, недостойному ея любви. Отцу не нравился ея выборъ, но онъ не могъ видѣть ея страданій, не устоялъ противъ ея слезъ и согласился на ихъ бракъ, въ надеждѣ, что, можетъ быть, молодой человѣкъ не такъ дуренъ, какъ кажется, и что во всякомъ случаѣ онъ долженъ исправиться подъ вліяніемъ такой хорошей жены.

Сколько бѣдствій обрушилось на ихъ головы вслѣдствіе этого несчастнаго брака! Молодой человѣкъ, сдѣлавшись мужемъ, не оправдалъ возложенныхъ на него надеждъ и нисколько не исправился. Онъ вскорѣ же промоталъ все состояніе жены, дурно обращался съ ней, осыпалъ ее незаслуженными упреками, измѣнялъ ей, словомъ, изъ домашней жизни сдѣлалъ каторгу. Отецъ все это видѣлъ, зять чуть не въ конецъ разорилъ и его самого и они принуждены были жить подъ однимъ кровомъ, — онъ былъ свидѣтелемъ несчастія дочери, но она никогда, ни передъ кѣмъ, кромѣ отца, не жаловалась на судьбу. Любящая, всепрощающая, она съ истинно ангельскимъ терпѣніемъ, на которое способны только женщины, несла свой крестъ до конца. Переживъ мужа всего тремя недѣлями, она умерла, оставивъ двухъ дѣтей: сына лѣтъ 10 или 12 и крошечную дочку — живой портретъ матери, такого же возраста, такого же сложенія, такуюже безпомощную, какой была сама она, когда осталась сиротой.

Дѣдъ этихъ сироть еще не былъ старъ, но перенесенныя имъ горести наложили на него свою тяжелую руку: онъ сгорбился и посѣдѣлъ. Потерявъ, благодаря зятю, все свое состояніе, онъ занялся торговлей: сначала картинъ, а потомъ старинныхъ рѣдкостей, къ которымъ съ дѣтства чувствовалъ пристрастіе. Прежде онѣ только доставляли ему удовольствіе, теперь должны были ему служить для добыванія средствъ къ жизни.

Къ несчастью, внукъ его и въ физическомъ, и въ нравственномъ отношеніи пошелъ весь въ отца. Дѣвочка же, напротивъ, была такъ похожа на мать и прелестнымъ личикомъ и чуднымъ характеромъ, что когда, бывало, дѣдь посадитъ ее къ себѣ на колѣни и поглядить въ ея нѣжные голубые глазки, ему кажется, что онъ проснулся отъ ужаснаго продолжительнаго сна и что это его малютка-дочь. Съ годами внукъ становился все своевольнѣе и несговорчивѣе, завелъ дурныя знакомства и, наконецъ, ушелъ отъ дѣда. У старика осталась одна внучка.

Вотъ тутъ-то, когда вся его любовь къ двумъ самымъ близкимъ, самымъ дорогимъ существамъ, отошедшимъ въ вѣчностъ, сосредоточилась на этомъ нѣжномъ ребенкѣ; когда дѣвочка, постоянно находившаяся передъ его глазами, ежеминутно напоминала ему о всѣхъ страданіяхъ, перенесенныхъ съ самыхъ молодыхъ лѣтъ ея матерью, а братъ ея, по примѣру отца, только и дѣлалъ, что выманивалъ у старика его послѣднія деньги, вслѣдствіе чего ему съ внучкой не разъ приходилось терпѣть лишенія — вотъ тутъ-то впервые въ его сердце закралась боязнь, страхъ нужды, не за себя, а за внучку, и этотъ страхъ, какъ привидѣніе, преслѣдовалъ его и днемъ, и ночью.

Меньшой брать старика долго путешествовалъ въ чужихъ краяхъ. Онъ обрекъ себя на одинокую, холостую жизнь. Его добровольное изгнаніе было перетолковано въ дурную сторону; съ гнетущей болью въ сердцѣ слышалъ онъ, какъ его осуждали за то самое, что ему же принесло горе, ему же отравило жизнь. Благодаря своимъ скитаніямъ по бѣлу свѣту, онъ не могъ поддерживать правильной переписки съ братомъ: она велась неакуратно, съ большими перерывами, но все-таки сношенія между ними не прекращались и онъ изъ его же писемъ, къ своему великому горю, узналъ мало-по-малу обо всѣхъ только что мною переданныхъ вамъ происшествіяхъ.

И вотъ его неотступно стали преслѣдовать картины прежней, юношеской жизни въ родномъ домѣ — счастливой жизни, не смотря на то, что дѣтство его прошло въ страданіяхъ — и онъ