Последнее королевство - Бернард Корнуэлл

Они не стали этого делать. Флот шел на встречу с Гутрумом в Верхам, и громадное датское войско собралось в Южном Уэссексе. Я вспомнил совет, который Рагнар некогда дал Гутруму. "Раздели их армию", – сказал тогда Рагнар; значит, еще одно датское войско стоит где-то на севере. И, когда Альфред двинется на эту вторую армию, Гутрум выйдет из-за стен Верхама, чтобы атаковать с тыла.

– Это конец Англии, – угрюмо сказал Леофрик.

Он нечасто впадал в уныние, но в тот день был сражен.

У нас с Милдрит имелся в Гемптоне дом, у самой воды, и Леофрик часто ужинал с нами. Мы с ним продолжали выводить корабли в море, теперь уже все двенадцать, в надежде застать врасплох какие-нибудь датские корабли, но они проходили через Пул большими караванами, не меньше тридцати судов, и я не смел рисковать флотом Альфреда. В середине лета датские суда вошли в воды Гемптона, поднявшись почти до самой нашей стоянки, и мы выстроили корабли, надели доспехи, наточили оружие и стали ждать атаки. Но они хотели драться не больше, чем мы. Чтобы подойти к нам вплотную, им пришлось бы пройти канал с илистыми берегами, где могли поместиться в ряд всего два судна, поэтому они просто подразнили нас и ушли.

Гутрум ждал в Верхаме, и только позже мы узнали, чего именно он ожидал: Хальфдана с объединенным войском северян, бриттов и валлийцев. Хальфдан находился в Ирландии, мстил за смерть Ивара, а теперь готовился привести свое войско и флот в Уэльс, чтобы собрать там большую армию, перевести за Сэфернское море и напасть на Уэссекс. Но, если верить Беокке, вмешался Бог. Бог или три пряхи. Судьба правит всем, и пришло известие, что Хальфдан в Ирландии умер. Теперь из трех братьев остался один только Убба, но он находился далеко на севере. Хальфдана убили ирландцы, прикончили вместе с двумя десятками его воинов в жестоком бою и таким образом спасли в тот год Уэссекс.

Но мы в Гемптоне ничего об этом не знали. Мы совершали дерзкие вылазки и ждали известий о втором ударе, который должен был обрушиться на Уэссекс, да так и не обрушился. А когда на побережье начали задувать первые осенние ветры, от Альфреда прибыл гонец: армия стояла на западе от Верхама, и король требовал меня к себе. Гонцом оказался Беокка, и я, как ни странно, ему обрадовался, хоть и разозлился, что он передал королевский приказ устно.

– Для чего тогда я учился читать, если ты не принес мне письменного приказа?

– Ты учился читать, Утред, чтобы развить свой ум, – радостно пояснил священник – и тут увидел Милдрит.

Он принялся беззвучно разевать рот, словно выброшенная на берег рыба, и наконец спросил:

– А это кто? – после чего снова онемел.

– Леди Милдрит, – представил я.

– Дражайшая госпожа! – Беокка глотнул воздух и завилял всем телом, словно щенок, желающий, чтобы его приласкали. – Я знал Утреда, – с трудом выговорил он, – когда он был еще ребенком! Совсем-совсем маленьким!

– Ну, теперь-то он большой, – сказала Милдрит.

Беокка решил, это лучшая шутка, какую он когда-либо слышал, и захихикал совсем беспардонно.

– Зачем, – удалось мне заглушить его веселье, – я потребовался Альфреду?

– Потому что Хальфдан умер, слава Богу! С севера не придет никакая армия, слава Богу! И Гутрум хочет заключить соглашение, переговоры уже начались, слава Богу и за это!

Он так улыбался, словно сам все устроил. Возможно, так и было, потому что Беокка добавил:

– Смерть Хальфдана свершилась благодаря молитвам. И сколько же мы молились, Утред! Ты сознаешь силу молитвы?

– Воистину, славен Господь, – ответила Милдрит за меня.

Она и впрямь была очень религиозна, но у кого нет недостатков? Еще она была беременна, хотя этого Беокка не заметил, а я ему не сказал.

Я оставил Милдрит в Гемптоне и поехал с Беоккой к армии англосаксов. Нас сопровождали гвардейцы короля, потому что дорога проходила рядом с северным берегом Пула, и до начала переговоров датские суда совершали набеги на этот берег.

– Чего нужно от меня Альфреду? – продолжал я расспрашивать Беокку.

Хоть тот и заверял, будто понятия не имеет, у него должны были иметься на этот счет хоть какие-нибудь соображения. Но священник все отрицал, и в конце концов я оставил его в покое.

Мы прибыли под стены Верхама холодным осенним вечером. Альфред молился в своей палатке, служившей заодно королевской часовней, пока олдермен Одда и Одда Младший ждали снаружи. Олдермен сдержанно кивнул мне, его сын сделал вид, будто меня не замечает. Беокка вошел в палатку и присоединился к молитве, а я присел на корточки, достал из ножен Вздох Змея и принялся точить клинок на камне, который возил с собой.

– Готовишься к битве? – кисло спросил олдермен.

Я поглядел на его сына.

– Не исключено, – потом я снова посмотрел на отца. – Вы должны моей жене деньги, восемнадцать шиллингов.

Он покраснел и ничего не ответил, но его сын схватился за меч. Я улыбнулся и встал, в руке у меня был обнаженный Вздох Змея. Олдермен Одда сердито потащил сына прочь.

– Восемнадцать шиллингов! – крикнул я им вслед, потом снова уселся и провел камнем по длинному лезвию.

Женщины. Мужчины сражаются за них, и в этом заключается еще один урок, который нужно усвоить. Ребенком я считал, что мужчины бьются за землю или власть, но они так же часто бьются и за женщин. Мы с Милдрит понравились друг другу, но было ясно, что Одда Младший ненавидит меня за то, что я на ней женился. Интересно, во что может вылиться эта ненависть.

Беокка однажды рассказал мне сказку о том, как принц из дальних земель похитил дочь короля, а король в ответ привел свою армию в страну похитителя, и тысячи великих воинов пали, пытаясь вернуть похищенную. Тысячи! И все из-за одной женщины. Кстати, спор, о котором шла речь в начале моего повествования – соперничество между королем Осбертом из Нортумбрии и Эллой, пожелавшим стать королем, – тоже начался из-за того, что Элла украл жену Осберта. Я слышал, как женщины жалуются, будто у них мало силы, будто мужчины правят миром, – да, это так, зато у женщины есть сила, способная отправить мужчину сначала в бой, а затем в могилу.

Я размышлял обо всем этом, когда Альфред окликнул меня из палатки. У короля блаженный вид, как всегда после молитвы, но шагал он несколько скованно – наверное, снова беспокоили чирьи. Ему все еще явно было не по себе, когда тем же вечером мы собрались за ужином. Подали невообразимую овсянку, какую я посовестился бы предлагать и свиньям, но сыра и хлеба оказалось вдоволь, так что я не остался голодным. Я заметил, что Альфред держится со мной холодно и едва замечает мое присутствие, и списал такое поведение на то, что флот не одержал за все лето ни одной победы. Но Альфред все-таки меня пригласил, и я недоумевал – зачем, если он собирается меня не замечать.

Однако на следующее утро, после молитвы, он меня позвал. Мы прогуливались рядом с королевской палаткой, над которой в лучах осеннего солнца развевалось знамя с драконом.