Узурпатор - Энгус Уэллс

И вот наступила ночь полнолуния.

Накануне между жилищем Корда и курганом вырос крошечный шебанг. Сначала площадку очистили от снега и плотно утоптали, потом на шестах растянули и тщательно закрепили шкуры. Шаманы ходили вокруг и расписывали шебанг странными символами, потом по очереди заходили внутрь… Гехримы врыли вокруг несколько столбов, увешали их лентами и укрепили на столбах факелы. Вопреки обычному, во время вечернего пира Уинетт и Кедрину не предложили ни еды, ни пива. Когда сгустились сумерки, шаманы выстроились перед шебангом Улана.

— Пора, — сказал Корд.

Словно в ответ на его слова, снаружи загремели трещотки и послышалось пение, похожее на тонкий вой. Тепшен поднялся, но Корд жестом остановил кьо.

— Они идут одни. Никого больше.

Сжав руку Уинетт, Кедрин встал и улыбнулся учителю.

— Да хранит вас Госпожа, — торжественно произнес кьо. На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Да будет так, — отозвался Кедрин. — Если мы не вернемся… помни, что я обещал Корду.

Уроженец востока кивнул, подтверждая согласие. Корд усмехнулся в бороду:

— Вы храбрые. Оба. Пусть ваши боги будут к вам добры.

Корд, Кедрин и Уинетт вышли из шебанга. Перед входом уже выстроились гехримы в полном вооружении. Они стояли в два ряда, образовав узкий проход от жилища Жана до маленького шатра, где ждали шаманы. За их спинами столпились любопытные. Напряженное ожидание висело в морозном воздухе, тишину нарушали только сухой звук трещоток и завывание шаманов. Казалось, притих даже костер на вершине кургана. Ревущее пламя горело ровно и неярко. Кедрин почувствовал, как дрожит рука Уинетт, и улыбнулся Сестре.

— С нами благословение Госпожи, — шепнула она, когда они проходили между гехримами.

Теперь тела шаманов покрывала яркая раскраска, призванная усилить сходство со священными животными. Обнаженные торсы были разрисованы полосами пяти цветов — желтым, зеленым, красным, белым и черным. Когда Кедрин и Уинетт приблизились, шаманы смолкли и двинулись вперед в странном танце. Их ноги скользили по земле, словно прилипая к ней. Сжимая круг, они подносили трещотки к самому лицу, потом руки взлетали вверх — и снова опускались, стряхивая что-то невидимое. Кедрин и Уинетт стояли молча, ожидая указаний. Наконец шаман в бычьей шкуре поманил их вперед, а шаман-волк откинул полог маленького шебанга.

На полу стояла низкая жаровня. Казалось невероятным, чтобы небольшая кучка углей могла так раскалить воздух. Неровные блики пламени плясали по стенам, заставляя рисунки оживать. Лесной кот, медведь, бык, волк, вепрь… Каждый из них жил собственной жизнью — но все подчинялись непрерывному круговому движению. Шаманы вошли следом, и последний плотно закрепил полог. Подходя к жаровне, они по очереди доставали из своих поясных сумок пригоршню порошка, похожего на сухие листья, и бросали на угли.

Огонь стал ярким, длинные раскаленные языки устремились вверх, к дымовому отверстию. Шебанг наполнился одуряющим сладким запахом. Шаманы оттеснили Кедрина и Уинетт в дальний угол и усадили лицом к входу. В глазах щипало от пота и пахучего дыма, голова пошла кругом. Ладонь Уинетт стала скользкой. Покосившись на нее, юноша увидел, как Сестра сонно убирает с лица слипшиеся пряди.

Тем временем шаманы уселись вокруг жаровни, скрестив ноги. Справа от Кедрина оказался Кот, слева от Уинетт — Бык. Они снова погрузили руки в свои сумки, но на этот раз достали палочки из раскрашенного дерева. Вот один из шаманов коснулся палочкой лба Уинетт и провел цветную черту. Еще две полосы украсили ее щеки. Потом шаман склонился к Кедрину и сделал то же самое. Затем следующий… Выпрямившись, шаман бросал палочку в огонь. Каждый по очереди наклонялся к принцу и Сестре. Замирая от волнения, Кедрин чувствовал, как мягкое дерево касается его кожи, оставляя полосу краски. Голоса стали неправдоподобно высокими. Шаманы пели, не то перебивая, не то подхватывая друг друга, пока звуки не слились в вибрирующий унисон.

И вдруг пение прекратилось, будто оборванное на полуслове. Пять рук протянулось к Кедрину и Уинетт, пальцы медленно разжались, как лепестки цветков на рассвете. На ладони у каждого лежал крошечный гриб — белесый, испещренный красными пятнышками. Бык слегка толкнул Уинетт, привлекая ее внимание, и коснулся своих губ. Сестра взяла гриб с ладони, протянувшейся к ней, и проглотила, преодолев легкое отвращение. Через огонь на Кедрина смотрел Медведь, на его ладони лежали два гриба. Юноша взял один, Уинетт — второй. Грибы были скользкими и чуть горьковатыми. Кажется, пока ничего не происходило. Шаманы замерли в неподвижности и наблюдали за ним. Глядя их на раскрашенные лица, Кедрин пытался представить, что должно случиться. Нижние пределы представлялись ему миром, в котором невозможны телесные ощущения. Как они туда попадут? Во сне?

Шаманы снова запели. Теперь их голоса звучали задумчиво — казалось, они пели похоронную песнь. Кедрин почувствовал, как на него накатывает дремота. Жара все усиливалась, сладковатый запах наполнял ноздри. Внезапно запахи обрели цвет, и перед глазами заплясали красочные пятна. Он понял, что Уинетт рухнула на пол, не выпуская его руки, но не мог поднять голову. Взгляд был прикован к вепрю, нарисованному на пологе шебанга. Зверь бежал по кругу, запрокинув голову и выставив клыки, как тараны. Медленно, через силу юноша повернул голову, чтобы увидеть Уинетт, но теперь его внимание привлек разноцветный волк. Он сидел на стене и пронзительно выл, устремив взгляд к потолку. Наверно, ему следует удивиться… но удивления не было. Он только осознал, что больше не видит жаровни. Казалось, пламя слабо мерцало где-то сбоку и перемещалось вместе с его взглядом… и почему-то не разгоняло тени… Кедрин заморгал, но ничего не изменилось. Лишь очень смутно, точно во сне, он почувствовал, что больше не держит за руку Уинетт. Но Сестра была рядом. Он чувствовал, как ее голова все теснее прижимается к его бедрам.

Кедрин попытался тряхнуть головой, но шея как будто одеревенела. Потом это намерение откатилось куда-то далеко и потерялось. Утомленный, безвольный, он следил за танцем теней, которые качались и понемногу обретали форму. Он узнавал их, но не мог вспомнить ни одного слова.

По другую сторону костра сидел медведь. Нет, не человек, одетый в шкуру зверя. Огромный медведь… В приоткрытой пасти белели клыки, на могучих плечах переливалась густая бурая шерсть, передние лапы были сложены на животе, как руки, но кончались когтями. Рядом с ним припал к земле волк. Его холодные желтые глаза изучали Кедрина, между свирепых клыков свисал розовый язык. Напротив медведя лесной кот — рыжевато-желтый мех, глаза-щелочки. Черные губы приоткрылись, обнажая зубы, лапа поднялась, словно в приветствии, но когти выпущены… Взгляд Кедрина скользнул в сторону седого вепря — крохотные красные глазки, неумолимые, как смерть, могучие клыки, сморщенный розовый пятачок, тупое копыто зарылось в земляной пол. И совсем рядом — бык. Даже сидя, он казался огромным. Его черная шкура блестела, как смоль, голова увенчана грозными рогами, торжественный взгляд устремлен на Кедрина.

— Идем, — произнес бык.