Уцелевший - Маркус Латтрелл

Пастухи через окно указывали прямо на гору, которая по своему рельефу напоминала осколок Скалистых гор. Она возвышалась над деревней, словно большая гранитная стена, которая даже горного козла могла бы заставить отступить. «Там, доктор Маркус, та сторона», – получилось сказать у одного из них. И так как я не мог дойти даже до окна и уж тем более до горы, я отодвинул мысль о базе на задний план.

Они все говорили о деревне Монаги на территории Мангораи, где, как мне было известно, у военных США находился своего рода блокпост. Но сейчас мне было все равно. Я не мог добраться туда, да и вообще никуда до тех пор, пока моя нога не заживет. Тем не менее у пастухов было довольно много информации о местности и расстояниях до различных деревень и баз США. Эти парни зарабатывают на жизнь тем, что бродят по горам. Знания местности – это ключ для каждого служащего «морского котика», в особенности для того, который планирует нечто вроде побега из тюрьмы, как я.

Вместе с пастухами мне удалось установить, что от стены первоначальной битвы, где погибли остальные парни, до той ужасной ночи 28 июня я проделал путь около одиннадцати километров: шесть на двух ногах, пять – ползком. Одиннадцать километров! Ого! Я едва мог в это поверить. Но чабаны знали свою землю. Они, как и все остальные, знали о битве за скалу Мерфи, о том, где она прошла, и о значительных потерях, которые потерпел «Талибан». «Ты стрелять, доктор Маркус? Ты стрелять?»

Я? Стрелять? Никогда. Я просто разгуливающий по горам доктор, который приглядывает за своими пациентами. Но я был очень горд, что продвинулся на одиннадцать километров по горам в едва живом состоянии после битвы.

Я взял свою шариковую ручку и отметил расстояния, нарисовал карты, сделал высотные отметки гор на своем правом бедре. Когда там уже перестало хватать места, пришлось использовать левое. (Было больно. Очень больно!)

В полдень дети вернулись, чтобы помолиться, и привели с собой нескольких взрослых, явно жаждущих встретить обращенного в мусульманскую веру американца, который больше не был неверным. Мы молились Аллаху, стоя на коленях – в моем случае это было болезненно – на полу. Потом мы пожали друг другу руки, и я думаю, что афганцы приветствовали меня на своих молитвах. Конечно, я не говорил им, что быстренько помолился своему Богу, пока стоял на коленях, уважительно интересуясь, как он относится ко всему этому и могу ли я получить свое ружье в ближайшем будущем.

Все эти ребята вернулись обратно для вечерней молитвы в 17.00 и потом снова, после захода солнца. Малыши – мои первые друзья – должны были уйти спать сразу после молитвы, и я помню, как они все подошли и обняли меня, прежде чем уйти. Они еще не выучили фразы «До свидания» и «Спокойной ночи» и, когда уходили из комнаты, снова и снова повторяли первую выученную фразу на английском: «Привет, доктор Маркус».

Более старшим детям – уже подросткам – разрешили остаться и поговорить со мной какое-то время. Гулаб помогал им со мной общаться, и все мы разошлись друзьями. Вот только теперь я, видимо, начал заболевать и чувствовал себя довольно неприятно не только из-за боли в ранах, но словно у меня начался грипп или что похуже.

Когда дети, наконец, ушли, я удостоился визита самого старейшины деревни. Он принес мне хлеба, дал чистой воды, потом сел рядом, и мы разговаривали, наверное, часа три, как могли, на тему того, как можно добраться до американской базы. Было понятно, что я был проблемой для деревни. Угрозы от «Талибана» уже поступали, информируя жителей, насколько срочно для их же блага они должны сдать меня.

Старик сообщил об этом мне, но занял твердую позицию, что я был совсем не в форме, чтобы путешествовать, и что будет проще, если член пуштунского племени проделает пешком путь до большой базы США в Асадабаде и проинформирует командование о моем местонахождении. В то время я и подумать не мог, что он готовился совершить этот путь сам, около пятидесяти-шестидесяти километров в одиночку по горам.

Он попросил меня написать письмо, чтобы взять его в Асадабад. Я написал: «Этот человек дал мне приют и еду, и ему надо помочь во всем». У меня сложилось впечатление, что я вместе с ним отправлюсь в этот путь, вероятно, с эскортом и с несколькими людьми, которые помогут меня нести. Время выхода было назначено на 19.30, сразу после вечерних молитв.

Но я неправильно его понял. У старика и в мыслях не было путешествовать вместе со мной, сделав верный вывод, что я буду гораздо большей обузой на пути через горы, чем лежа здесь. Кроме того, если талибы узнают, что мы ушли, на нас очень легко будет устроить засаду. Я больше никогда его не видел, и мне не удалось поблагодарить его за доброту.

Я весь день и полночи ждал, когда он придет и заберет меня. Но, конечно, этого не произошло. Помню, что был сильно разочарован – и уже не в первый раз, – что не было обозначено четкого плана моей эвакуации.

На следующий вечер лидеры племени пришли в мою комнату и устроили собрание. Участники просто сели на пол и разговаривали, а еще вернули мне маленькую серебряную чашку, которая осталась в первом доме. Они налили мне несколько кружек чая масала, который здесь пьют и который, думаю, растет в низовьях гор. Церемония включала в себя сладкую конфету, которую ешь вприкуску с чаем. И вкус у нее был просто великолепный, особенно после моей вынужденной диеты из очень-очень-очень черствого плоского хлеба.

Гулаб оставался со мной все это время и был весел, как никогда. Но он также не мог, да и не стал бы, отвечать на мои вопросы о его отце и ближайших планах относительно меня. Думаю, что лидеры племени чувствовали, что для меня будет лучше этого не знать – эдакие секретные данные в стиле пуштунов. Работой старейшины было обеспечение информацией лишь на самом необходимом уровне. Я уже начал привыкать к тому, чтобы действовать без понимания основного плана, да и вообще без понимания чего-либо.

Большую часть вечера Гулаб потратил на попытки объяснить мне сложные связи, которые держат вместе пуштунские племена и «Аль-Каиду», все еще объединенную с талибской армией. США вот уже четыре года пытались очистить от всех них Афганистан, пока только с частичным успехом.

Казалось, что джихадисты железной хваткой удерживают преданность племен, используя весь спектр мафиозных тактик: иногда с помощью подарков, денег, иногда обещаниями защиты, а порой и прямыми угрозами. Правда же, однако, заключалась в том, что ни «Аль-Каида», ни «Талибан» не смогли бы функционировать без помощи пуштунских деревень.

И часто внутри местных сообществ есть молодые люди, которые симпатизируют воинственному менталитету глав «Талибана» и «Аль-Каиды», иногда в силу вступают и старые семейные узы. Детей, едва окончивших начальную школу (шутка, здесь нет начальных школ), приводят к головорезам, которые провозглашают перед ними, что будут сражаться против Американской армии до тех пор, пока никого не останется.

Я думаю, что для некоторых детей в этом есть нечто привлекательное. Увидеть этих потенциальных талибских рекрутов можно в любой из этих деревень. Я видел десятки мальчишек, совсем молодых, но у них было столько ненависти и жажды убийства в глазах. Боже, да один из этих маленьких ублюдков сидел на моей постели, подбадривая восьмерых вооруженных мужчин продолжать мои пытки. Мило. А ведь ему было не больше семнадцати.