Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

— Не знаю, как вы, — сказала она, — но я привыкла сутулиться. Я всё время сутулюсь. А на йоге стараюсь сделать противоположное движение: открыться. Отвести плечи. Раньше я думала, что если буду много заниматься йогой, то перестану горбиться в обычной жизни. Мол, йога научит меня всегда ходить с прямой спиной и я всё время буду разгуливать, расправив плечи.

Я расположила стопы на некотором расстоянии от таза. Опустила ладони на пол чуть выше плеч, пальцы направлены вниз. Тыльную сторону рук тут же потянуло, как всегда бывает, когда готовишься к прогибу. Раскрытие запястий и трицепсов — ощущение, свойственное только прогибам и их вариациям, в обычной жизни оно не возникало никогда.

Полная глубоких сомнений — и зеркального двойника сомнения, веры, неизменно сопровождавшей мои прогибы, — я оттолкнулась от пола и вошла в урдхва дханурасану. Тут же меня охватила паника. Я забыла, как дышать.

— Итак, вы вошли в позу. И запаниковали, да? Вы боитесь. Это ничего. Не обращайте внимания.

Мы все сдавленно замяукали, потому что смеяться просто не могли.

— Теперь вы поняли, что у вас сильные ноги. Используйте их силу. Не полагайтесь на мышцы рук и спины. Ноги и ваш центр — вот о чем нужно сейчас думать. Представьте ваши кости в этой позе как архитектурную конструкцию и используйте их как опору.

И на долю секунды мне это удалось. Все мышцы расслабились. Не сами собой, конечно; я их расслабила. Я расслабилась, отпустила себя. Это было страшно. Но на секунду я поверила, что всё в порядке. Что моя конструкция устойчива. И ничего не случится. И это было божественно — как будто мои мышцы стали сиропом, льющимся на скалы.

— Отлично! — провозгласила Сейдел. — Теперь опускайтесь уже, хватит!

Мы опустились на пол.

— Так вот. Для меня йога — своего рода противовес тому, как я веду себя в обычной жизни. Как бы я ни сутулилась в другое время, я знаю, что хотя бы на час каждый день у меня будут прекрасные раскрытые плечи. Я не надеюсь, что они останутся такими всегда. Но я могу раскрыться ненадолго и наслаждаюсь этим.

Противовес. Это было самое емкое описание процесса трансформации, которое мне когда-либо приходилось слышать. Вы сами создавали оптимальные ситуации, в которых могли быть другими, и становились другими. И не надо было беспокоиться о том, чтобы измениться полностью, радикально, и избавиться от страха, и стать «новым человеком». Вы просто вели себя как человек, которым хотели бы себя видеть, — когда могли и если получалось.

Легко было воспринимать йогу как лекарство, программу, путь к заведомо известной цели. Мол, стоит лишь упорно практиковать, и добьешься действительно потрясающих результатов. Я часто думала о том, чего смогу добиться, если буду заниматься йогой: как у меня будет красивая попа, растянутые мышцы задней поверхности ног, а еще равновесие, спокойствие ума и это загадочное сияние, которое излучают все постоянные посетительницы йога-клубов. Не отрицаю, у вас гораздо больше шансов получить именно такой результат, занимаясь йогой, чем если бы вы просто сидели дома и играли в тетрис. (Тоже вариант.)

Однако идея-то была в том, что на йоге вы становились лучше, гибче и сильнее, а дальше эти суперкачества распространялись во все сферы вашей жизни. На йоге вы учились вести себя правильно и постепенно становились правильными — или хотя бы правильнее, — когда, к примеру, вели машину, делали покупки в супермаркете или укладывали детей спать.

Но что, если, как сказала Сейдел, достаточно просто позволить себе получать удовольствие от движений тела и спокойствия ума на занятиях йоги и перестать нагружать себя высокими ожиданиями в остальное время? Что, если весь смысл йоги не в том, чтобы подготовиться к какому-то более светлому будущему, а в том, чтобы научиться получать максимум удовольствия от настоящего?

На следующее утро я проснулась, как обычно. Солнце заливало горные вершины, как обычно. Неделей раньше я призналась одному парню, с которым разговорилась в баре, что не знаю, почему здесь, в горах, на высоте, чувствую себя лучше, чем в Сиэтле. На что он ответил: «Может, все дело в том здоровом огненном шаре, который каждый день выкатывает на небо?»

Моя кровать стояла лицом на запад. Я чувствовала за спиной солнце — здоровый огненный шар. Я слезла с кровати и принялась за утренние обязанности, тянувшиеся передо мной, как извилистая проселочная дорога, ведущая к автобусной остановке: разбудить детей, приготовить завтрак и обед, одеть и одеться, причесать и причесаться, почистить зубы и проследить, чтобы другие почистили, проводить до автобуса, поцеловать.

Окна кухни, как и моя кровать, выходили на запад. Солнце сюда еще не добралось. Брюс сидел за столом и держал в руках чашку кофе, которую сварил для меня. Каждый день он встречал меня с чашкой кофе. Еще не до конца проснувшись, я насыпала в миску мюсли с изюмом. Как часто бывает утром, минуты проглатывались, как мыши, ускользающие под пол, и бежали как-то незаметно.

Я огляделась. Остальные мои домашние переговаривались, я утром разговаривать не умела. Я посмотрела на часы: опаздываем! Пора… причесываться.

Я схватила щетку. Увидев это, Люси бросилась наутек. Я догнала ее в гостиной. Смирившись, со сломленным видом, она села на подлокотник кресла. Я стала продираться сквозь ее колтуны.

— Больно! — завопила она.

Люси умела составлять цветистые фразы неожиданных конструкций, используя самую богатую лексику, но, когда я ее расчесывала, ограничивалась одним лишь этим примитивным выкриком. До того как у меня появились дети, я встала бы на сторону ребенка в подобной ситуации — таким я раньше была человеком. Но сейчас ее крики были мне безразличны; я даже, пожалуй, нарочно дергала щетку сильнее. Я собрала толстые пряди в хвост. Я делала неумелые, не слишком аккуратные хвосты, и, может быть, моя собственная неаккуратность заставляла меня яростнее орудовать щеткой в попытке контролировать неуправляемую массу волос.

Иногда, расчесывая Люси, я осознавала, что сейчас закладываю в дочери отпечаток на будущее, — и теперь она всегда будет ненавидеть, когда кто-то трогает ей волосы, пытается грубо взять над ней контроль.

Она взглянула на меня.

— Ты грубая, — сказала она. — В тебе столько грубости.

Она не отводила взгляд. Мои волосы торчали во все стороны — их давно пора было постричь и покрасить. Люси не преминула обратить на это внимание:

— Мам. У тебя беспорядок в волосах. — Пауза. — У тебя на голове просто кошмар.

Она выхватила щетку, видимо научившись жестокости у меня, и стала драть мои грязные спутанные волосы. Это было невыносимо — чтобы мой собственный ребенок меня причесывал! Я закричала и отняла у нее расческу. Наши глаза встретились. Люси мне отомстила. Она посмотрела на щетку в моей руке и произнесла:

— Это орудие пытки. Теперь ты знаешь сама.