На исходе ночи - Иван Фёдорович Попов

Я с тревогой и опасением ждал такого известия, но какая-то надежда еще оставалась: а может быть, я ошибся вчера, может быть, в черной карете был не Сундук, а мне померещилось, что он. Вот он войдет и скажет: «Здравствуй, Павел! Я жив!» И когда Связкин подтвердил беду, мне стало досадно: ему-то что?.. И затем он так противно сопит и булькает, как горшок на горячих угольях!

— А вы откуда это берете, Ефим Иванович?

— Мне махаевец сообщил.

— Врет ваш махаевец! Откуда он знает — в охранке, что ль, служит? Брешет!

— Да ты подожди ругаться-то…

— Спокойнее, Павел, дослушай, надо дослушать, — наставительно попросила Клавдия.

— Я тебе… изволь, скажу, откуда махаевец берет. Ты узнаешь сейчас, ты сейчас услышишь, откуда он берет. От Прошки! Вот от кого он взял! Понял ты это? От Прошки!.. А как было дело? Я его, махаевца, конечно, заставил подробно рассказать мне. Было так: встретил он вчера поздно к ночи Прохора в пивной… пьяного…

— Вздор! Прохор не пил никогда и не пьет.

— Вот, вот, как раз махаевец и рассказывает, что удивился: никогда парень не пил, а тут пьяный, лыка не вяжет… Что за притча? А Прошка куражится: «Случай, говорит, такой вышел, что нельзя не спрыснуть…» И спьяну-то прямо и бабахни махаевцу: «Сундучок-то, говорит, заперт». — «Какой сундучок?» — «А такой, говорит, сундучище за решеткой заперт… Арестовали Сундука вчерась».

Слушаю Связкина, а в мыслях в это время: да, похоже на правду. И пьянство Прохора очень вероятно в теперешнем его положении, и, чтобы так наговорить на Прохора, надо было знать, какая у него сейчас в душе бушует буря, а откуда махаевцу об этой буре догадаться? Откуда бы также махаевцу знать, что Сундук вчера подвергался опасности ареста… И все-таки, как ни перебирай, а я не могу себе представить, что в хорошей, чистой душе Прохора могут жить вероломство и измена… Я постарался не показать товарищам своих сомнений.

— Ну ладно… Это пока только разговоры.

Я спросил Ефима Ивановича, есть ли у него какие дела ко мне, «кроме передачи новостей от махаевца».

— Есть. Срочное дело. Требует немедленного решения.

Он подошел и положил мне руку на плечо.

— Ах, Павлуша, Павлуша, я так бы счастлив был, если бы — ну, не совсем, а хоть немного — наша братоубийственная война стихла… Работали же когда-то вместе! Я пришел сейчас к тебе с открытой душой. Обсудим, уладим, по-товарищески поймем, найдем общий полюбовный выход.

— Ну, пожалуйста, Ефим Иванович. А в чем дело?

— Да все о том же. О Прошке. Щекотливое дело. Ведь и на нас на всех падает тень. Есть люди — бог знает до чего договариваются, порочат большевиков, всех вообще, скопом. И спешат сделать скороспелые выводы о разложении подполья вообще, о неизбежности провокаций при подполье при нынешних условиях. Я не согласен с такими огульными обвинениями. Словом, состоялось собрание легальных деятелей, и был Александр Федотович. Это Благов. Он тебя знает, как-то ты его оскорбил в Архангельске… И Прошку он знает по архангельской ссылке… говорит про Прошку, что непутевый парень и не заслуживающий доверия. Конечно, страсти разгорелись на заседании. Горячие головы из легальных работников кричали всякое несообразное, не буду повторять, что кричали. Но верх взяло благоразумие. Принята резолюция. Меня уполномочили с вами переговорить. Мы предлагаем очень простую и очень назревшую вещь.

— Да, да… Какую же?

— Назначить комиссию для разбора вопроса о неизбежности провокаторства в подпольных организациях вообще и, в частности, дело о провокации Прохора с Рябовской мануфактуры. Состав комиссии: два большевика, два меньшевика, два от беспартийных легальных деятелей. Есть пожелание включить эсеров. Чем шире будет задет вопрос, общий и частный, тем лучше для дела.

Связкин положил передо мною длинный, мелко исписанный лист.

— Эту резолюцию, дорогой Павел, подписали крупнейшие в нашем районе работники — меньшевики и деятели легальных обществ.

— Не только крупнейшие, Ефим Иванович, но — вижу по подписям — и просто запутавшиеся… извините, вроде вас, тут и дипломатствующие, тут и оголтелые ликвидаторские ненавистники подполья «вообще». Что значит, что комиссия будет разбирать вопрос «о неизбежности провокаторства в подполье вообще»? Это суд над подпольной революционной борьбой?..

— Не придирайся, Павел, — верно, оттенков было много на заседании и в резолюции есть разное, но дело в самом назначении комиссии, и мы надеемся, то есть я надеюсь, у нас споров не будет…

— Не будет, не будет споров, Ефим Иванович. И не только споров, но и вообще разговоров не будет. Разговоры излишни: я не соглашусь на такую комиссию!

— Не понимаю тебя, Павел. Ты играешь своей честью. Речь ведь идет о провокации… Александр Федотович еще в Архангельске Прошку заподозрил. Одумайся, — речь идет о судьбах, о жизни товарищей. Говорю, любя тебя…

— Можно и без любви, у нас разговор официальный, Ефим Иванович. Как можете вы предлагать комиссию, не приведя ни одного факта? У вас одни предположения насчет провокации… Но это же не расследуется комиссиями. Без фактов что же комиссии разбирать? Сплетни? Предположения? Разные логические выкладки? Почему не был арестован Прохор на открытом собрании? Не он ли виноват в аресте двух членов правления профессиональных союзов? Не он ли виноват в аресте Сундука, если этот арест действительно произошел? Сами по себе такие подозрения уже тяжелы для того, кого заподозрили. А назначение межпартийной комиссии, допрос? От этого, случается, люди кончают самоубийством. Можем ли мы так неосмотрительно, так жестоко, так несправедливо калечить своих товарищей? Что дает нам право на это? К чему полезному это ведет? Какому делу служит такое поспешное опорочивание борцов подполья?

Связкин вскипел:

— Представить факты? Это у тебя отговорка. Это значит — отсрочить… Во имя чего? Престиж своей фракции оберегаете? Мне горько видеть: ты тянешь, и Сундук тянул. Но я тебе говорю, пойми: ждать мы устали… Арест происходит за арестом… Мы обращали внимание Сундука… Мы в высокой степени недоверчиво относимся к мотивам, по которым Сундук игнорировал мнение и предупреждение общественных уважаемых деятелей… Его поведение тоже должно быть разобрано комиссией…

— Вот уже начинает расширяться круг обвиняемых подпольщиков! Ясно, ликвидаторы используют сплетни о Прохоре для суда над подпольем вообще.

— Это, Павел, тоже не факты, а твои домыслы. А я заявляю всем вам торжественно… Да читайте прямо в резолюции: «Если и теперь комиссия не будет назначена… или повторятся проволочки, мы возьмем на себя ответственность за постановку вопроса перед рабочей массой — об очищении от большевиков всех видов легальных рабочих организаций… пусть варятся в своем подпольном соку и не мешают