На исходе ночи - Иван Фёдорович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я привел ему тогда слова Ленина, что великие войны в истории, великие задачи революции решались только тем, что передовые классы не раз и не два повторяли свой натиск и добивались победы, наученные опытом поражений…
И вдруг мой офицер заулыбался. Он снова принял тот снисходительный вид, какой был у него в начале нашего разговора.
— Очень интересно, — сказал он, — и сравнение с войнами замечательно. Истинные патриоты, особенно наш брат военный, так и должны думать при поражении. Именно так… Однако, — вы, пожалуйста, меня извините, — я что-то не вижу… и не слышу… ни о каких, — гм, как там, в цитате, сказано? — ни о каких натисках, ни о каких сражениях, ни о каких, черт возьми, даже стычках!.. Где же они? Где этот повторный натиск? Не в ваших ли только мечтах?
— Но ведь и я что-то не слышу ни о каких ваших сражениях и натисках, — сказал я, заранее приготовясь к ответу моего собеседника.
— О, есть большая разница! Мы всечасно готовим армию, которая и вступит в бой, когда позовет ее для того дисциплина, долг.
— И мы тоже готовим всечасно армию, которая вступит в бой, когда позовет ее к тому история.
Профессор, замолкнувший было, вставил тут словечко:
— Значит, две армии… Я думаю только, что Никандр Дмитриевич не позволит вам из его армии готовить людей для вашей армии? Не так ли, Никандр Дмитриевич?
Никандр Дмитриевич неопределенно улыбнулся и уклончиво пожал плечами.
— А в самом деле, Никандр Дмитриевич, — созорничал я, — что сделали бы вы, если бы — не в этой обстановке, конечно — вам попался на дороге агитатор, вроде меня?
— Вы знаете уже, что я сделал…
Но профессор настаивал:
— Положим, приходите вы, Никандр Дмитриевич, внезапно к солдатам в казарму…
— В казарму, к солдатам? — спросил офицер так испуганно, как будто увидел перед собою жало ядовитой змеи.
— Да, в казарму, к своим солдатам, приходите внезапно и застаете там, скажем, вот именно нашего Павла, вашего милого собеседника за этим дружеским столом? Что бы вы сделали с ним?
— Арестовал бы.
— Ни секунды не задумываясь?
— Так точно, ни секунды не задумываясь, арестовал бы.
Офицер повернулся ко мне и с видом почти дружеского предупреждения, без тени угрозы, а скорее с оттенком пугливой просьбы сказал:
— Очень прошу не забывать, что казарма — не фабрика. Имейте всегда в виду, что армия священна и должна оставаться вне политики.
Мне подумалось: а хорошо бы поработать среди солдат, среди военных. Это, наверное, сложно, требует особенных подходов. А какая благодарная почва!..
Некоторое время мы молчали. Иван Матвеевич глубоко вздохнул:
— Как вы думаете, Павел, Клавдинька спокойно дошла до своего жилья?
И прибавил с еще более глубоким вздохом:
— А сколько потерь, сколько жертв принесет ваша попытка нового натиска…
Я ответил:
— «На войну ходят не для уменьшения потерь, а для достижения цели, невзирая на потери».
Офицер взглянул на меня с веселым лукавством.
— В этом я с вами согласен. — И совсем с хитрецой спросил: — Это ваше?
— Нет. Это цитата.
— Я знаю, что цитата. Но я удивлен, что вы тоже это знаете.
— Как же не знать, коль цитирую…
— Неужели наши революционеры читают и генерала Драгомирова? Признаться, поражен. Представлялось всегда… ну, как бы сказать… известная однобокость, что ли… Не ожидал, не ожидал такой разносторонности.
— Плохо знаете противника. Это непозволительно для военного.
Офицер потянулся к столу и взял бутылку.
— Это шабли, Иван Матвеевич?
Иван Матвеевич засмеялся:
— Противников не знаете… И вин не узнаете! Шабли справа от вас, а это помери, или, правильнее, помри.
Офицер налил всем нам помри.
— Хоть и французское, не русское, но выпьем.
Иван Матвеевич продекламировал:
Пока живешь, то пей помри,
А кончишь жить, тогда помри.
Офицер поднес мне бокал:
— Чокнемся… Вы внушаете мне уважение. Мы найдем, несомненно, объединяющий нас тост…
— За Россию, — закричал профессор.
— Идет, за Россию, — отозвался офицер.
— Нет, — сказал я, — не буду…
Офицер растерянно развел руками:
— Вот это неожиданность так неожиданность! Пожалуй, самая большая за весь наш разговор… Почему не хотите выпить за Россию?
— За какую Россию?
— Существует одна Россия…
— Нет, две.
— То есть как же две?
— Ваша и наша…
Офицер махнул примирительно рукой и протянул ко мне свой бокал.
— Ладно. Оставим спор. Давайте за прогресс!
— Мы тоже его по-разному понимаем.
— Вот несговорчивый! — рассердился Иван Матвеевич.
— Знаете, Павел Иванович, — сказал тепло и очень дружески офицер, — я нашел тост, который уж, бесспорно, нас объединит и от которого вам нельзя будет отказаться. Вы мне так понравились… В вас столько убежденности, столько юношеской душевной чистоты…
— Насчет душевной чистоты — это я могу подтвердить от всего сердца! — с горячностью закивал профессор.
Офицер продолжал свою речь:
— Выпьем… за вас, за ваше здоровье!
— Ура, ура! — прокричал Иван Матвеевич и осушил бокал с такой торопливостью, что даже не чокнулся со мной.
— За меня?.. Но только с одним условием, для вас абсолютно неприемлемым… Уж если за меня пить, то пейте за дело, которое составляет для меня жизнь… Значит, извольте пить за революцию…
— Вот чертова непримиримость у мальчишки! — не в шутку сердясь, сказал Иван Матвеевич. — И главное — узость, узость, именно узость, настаиваю на этом…
— Ну, вот видите, уже и узость у меня обнаружилась! И еще одно, Никандр Дмитриевич, мешает мне выпить вместе с вами: вы меня так расхвалили сейчас, и это после того как в серьезном споре мы абсолютно разошлись… И я спрашиваю себя: а не сделал ли я какую-нибудь глупость?..
— Очаровательно! Вы все больше и больше мне нравитесь…
— …настолько, что вы меня обещали арестовать «собственными руками». Получается милая картинка: сначала дружески выпили бы за меня, а потом мне же руки связали бы за спину?! Так, Никандр Дмитриевич?
— Язва! — сказал профессор.
— Я предложу тост за то, чтоб вам, Никандр Дмитриевич, не пришлось меня арестовывать…
Офицер рассмеялся:
— Хорошо придумано. Пожалуй, я готов… Но все-таки я пожелал бы, чтобы вы не создавали повода к вашему аресту, то есть не агитировали бы моих солдат. Согласны?
— А я бы пожелал, чтоб мне удалось создать как можно больше поводов, то есть удалось разагитировать ваших солдат, но чтоб нам никак не удалось меня настигнуть и арестовать…
— А, нет! Не согласен!
— Ну вот, видите… Теперь уж не по моей непримиримости, а по вашей «узости» мы не нашли объединяющего нас тоста.
— Выпьем тогда без тоста, — предложил профессор.
Офицер, выпив, протянул мне руку.
— А все-таки не такие уж мы с вами враги.
— Что