Эффект прозрачных стен - Ирина Грин

– Девушка! – бросилась к ней Ася, когда дверь открылась в очередной раз.

– Куда прешь! Сейчас моя очередь! – раздался за ее спиной грозный оклик, и Ася отступила, пропуская тщедушную на вид старушку, чем-то неуловимо напоминавшую мать Терезу. – Позаливают глаза и прут без очереди, – возмущалась бабуля.

Несправедливые нападки не помешали Асе увидеть, что в кабинете, кроме двух женщин – медсестры, приглашавшей людей из очереди, и, очевидно, врача, никого не было.

Может, Ладу положили в больницу? У нее же даже телефона с собой нет.

Дверь кабинета открылась, выпуская возмущенную «мать Терезу».

– Купят дипломы на рынке и сидят, зенки вылупив! Бестолочи!

– Идите, Мария Александровна, идите! – мягко напутствовала ее медсестра, впуская очередного страждущего.

Ася уже собралась было звонить Кристине – телефона Тарасова у нее не было, как дверь приоткрылась, и из нее выпорхнула Лада. Нет, местные врачи не покупали дипломы на рынке. Они были самыми настоящими волшебниками. Иначе чем можно было объяснить столь разительные изменения в облике Тарасовой, произошедшие за относительно короткий промежуток времени? Нет, конечно же, она по-прежнему была очень худа, но худоба эта не смотрелась болезненной. Сейчас она делала Ладу похожей на эльфа из волшебной сказки. А едва заметный румянец и сияющие глаза никак не могли принадлежать женщине, встреченной Асей в квартире Тарасовых всего пару часов тому назад.

– Лада, что сказали врачи? – порывисто обняв женщину, спросила Ася. – Я уже извелась вся. Тебя нет и нет. Я уже хотела…

– Я беременна, – не обращая внимания на Асину тираду, шепотом проговорила Лада.

– …штурмом брать… – продолжала Ася, и тут до нее дошел смысл Ладиных слов. Она осеклась, пытаясь переварить услышанное, потом переспросила: – Что?

– У нас будет ребенок! – повторила Лада. – Маленький Тарасов! Дай, пожалуйста, твой телефон, мне нужно срочно позвонить…

– Ты же говорила… – Ася протянула трубку. – Говорила, что не можешь иметь детей. Что после болезни…

Лада не ответила, набирая номер.

– Не берет. Наверное, занят, не отвлекается на неизвестные звонки. Слушай, Ася, я просто умираю от голода! Пойдем чего-нибудь пожуем? Можно я телефон пока оставлю себе?

На улице накрапывал редкий весенний дождик. Ася с трудом поспевала за практически летящей Ладой. Глядя на подпрыгивающие в такт быстрым шагам рыжие волосы, Ася поймала себя на том, что, пожалуй, впервые за время знакомства с Тарасовой завидует ей. По-доброму, по-хорошему, но все-таки завидует.

Капли дождя забарабанили по наружному подоконнику. За окном потемнело, и в палате сработала система автоматического включения освещения. Анна Прохоровна подошла к окну, задернула шторы. Вернулась в кресло, в котором, не вставая, провела последние три часа, с тех пор, как ушел разгневанный Прохор, вызванный каким-то срочным звонком. «А я ведь раньше никогда не закрывала эти шторы», – пришла вдруг в голову странная мысль. Странная, потому что совсем не об этом нужно было сейчас думать. Весь мир, старательно, по кирпичику, выстраиваемый Анной Прохоровной в последние годы, рушился. Земля уходила из-под ног, а она думала о каких-то шторах. Ей казалось, что детская обязанность задергивать шторы, когда зажигается свет, навсегда похоронена в недрах ее подсознания. И вот результат – давным-давно выработанный инстинкт гонит ее, словно бессловесную собаку Павлова, к окну. К этому приучил ее отец, Прохор Калашников. Его, выросшего на бесконечных просторах российской глубинки, городская теснота душила. А окна, вместо того чтобы компенсировать эту тесноту, создавали ощущение жизни на юру, открытом глазам недругов и завистников. Внутренне Анна Прохоровна, тогда еще просто Аня, была не согласна с мнением отца, но авторитет его был столь высок, что она не смела высказать вслух свое несогласие, и как только в квартире включался свет, тут же спешила задернуть тяжелые гобеленовые шторы.

Со временем жизнь за занавесом начала Ане нравиться. Она росла угрюмым, необщительным ребенком, целыми днями сидевшим над тетрадками и книжками – отец требовал исключительно отличных оценок. «Не смогу! Занята!» – отвечала она на приглашения одноклассников на дни рождения и праздники. Постепенно приглашать перестали. А потом появился Сережа Тарасов, и жизнь резко изменилась. За старыми, изрядно выцветшими от времени шторами оказался мир – яркий, манящий. Она шагнула в него, не раздумывая, и ни разу не пожалела о своем поступке. Даже когда узнала о страшном диагнозе мужа.

Хотя первые симптомы застигли ее врасплох. Они тогда совсем мало времени проводили вместе – как всякий новорожденный, молодой бизнес Тарасова и Крылова занимал все их мысли. Муж приходил поздно, усталый. Постепенно к усталости добавилась взвинченность, агрессивность. «Весь на нервах», – пожаловалась Анна Крылову. Тот согласился: он и сам замечал за партнером непонятную нервозность. Однажды ночью Анну разбудил звук разбитого стекла. Поспешив на кухню, она обнаружила Сергея, с виноватой улыбкой собирающего осколки чашки.

– К счастью, – пробормотал он.

Она хотела согласиться, сказать, что чашка эта ей давно не нравилась, но не успела. Лицо всегда сдержанного и спокойного мужа исказила гримаса ярости.

– Что, жалко чашку? – заорал он, распахнул шкаф и смахнул на пол сушилку с посудой. Затем прошел по черепкам мимо застывшей в ужасе жены. Хлопнула входная дверь, и Аня поняла, что Сергей ушел.

– Мама? – услышала она испуганный голос Прохора, маленькая ручка коснулась ее пальцев.

Господи, он же босиком! Анна схватила сына на руки, побежала в спальню.

– А где папа? – мальчик спросонья тер глаза кулачками.

– Он ушел на работу. Спи.

Легко сказать – спи. В ту ночь маленький Прохор долго не мог заснуть. Ворочался, вскидывался на кровати. Странно, почему он совсем этого не помнил. Воздвиг отца на пьедестал, а мать считал черствой, расчетливой дрянью, сплавившей его в интернат. А теперь еще и это… Сдала в детский дом родную внучку, объявила умершим живого мужа… Как объяснить ему, что его отъезд в Швейцарию и мнимая смерть отца – целиком и полностью идея Сергея?

Они не обсуждали произошедшее ночью на кухне, но Анна понимала, что с мужем что-то происходит.

О том, что Сергей обратился к врачу, она узнала, когда диагноз уже был поставлен. Оказывается, в Москву три последних раза он ездил вовсе не по делам фирмы, а для обследования в НИИ неврологии. Муж сказал, что болезнь неизлечима, что времени в обрез и что единственная его задача – защитить психику сына и обеспечить семью материально. Тогда-то и было принято решение отправить Прохора учиться за границу.

Время шло, болезнь неумолимо наступала. Нарушение координации движений, непроизвольные движения лица, рук и ног, нестабильная и неустойчивая походка, невнятная речь не так пугали Анну, как все более продолжительные приступы апатии и депрессии. Читая специализированную литературу, посвященную болезни Гентингтона, она боялась суицида. Боялась, что поврежденные клетки коры головного мозга толкнут Сергея на роковой шаг.