Железный Грааль - Роберт Холдсток

– Спит?

– Ты был так близко, что мог бы услышать ее дыхание. Я помню, как ты украл сделанных ею куколок. Сплетенных из соломы и прутиков. На том краю острова, где ты высадился в первый раз. Мне нравилось смотреть, как она их мастерит. Нравилось смотреть, как она играет. Я затем и послал за ней, чтобы было с кем поиграть.

– А теперь она спит…

– Пока не проснется. Среди диких роз. Я пожалел о том, что сделал. Не надо было красть ребенка. Но мне было одиноко. Хотелось с кем-нибудь поиграть. Не забывай, я был очень юн и совсем один.

Он говорил неловко, то и дело отводя взгляд, и я догадывался, что ему необходимо было поговорить с кем-то, быть может, получить прощение.

– Когда те два странных человека в волчьих плащах появились на острове и заявили, что знают Кимона и Мунду, я научил их, как возвратиться за реку. Послал их за девочкой. Я был слишком мал, чтобы понимать, что делаю, Антиох. Они говорили, что видели моего отца, но этого не могло быть.

– Твой отец Ясон. Он и сейчас на берегу. Ты это знаешь. Не можешь не знать!

– Тот, что на берегу, – не мой отец, – холодно отозвался Кинос. – Он не тот. Мой отец никогда бы не стал играть с жизнью и жизнями людей, как делает этот. Тот человек на берегу крадет жизни. Они теперь у тебя в ножнах. Верни их.

Его гневный голос не допускал возражений. Как торопился он отречься от правды! Словно не мог допустить даже мысли, что отец рядом. Быть может, человек на корабле не был похож на его воспоминание о нем. Быть может, ему только и нужно было воспоминание.

Я тихо спросил:

– А Мунда?

– Девочка? Я же сказал: ты был так близко, что мог услышать ее дыхание. Мог услышать ее дыхание.

– С этими словами он вышел, вернулся в железное святилище, в последнее, самое последнее «Место, чтобы звать отца». Махнул мне рукой, подозвал к себе, закрыл маленькую дверцу.

Мы снова стояли перед железными изваяниями его родителей. И снова он сказал:

– Когда выйдем наружу, берегись меня. Прошу тебя, Антиох. Ты был моим другом, когда я был маленьким. Я так любил тебя! Потерять тебя, как это случилось со мной, было тяжело. И так чудесно было снова тебя отыскать. До свидания, Антиох. Не суди меня только ко моим снам.

Железные фигуры раздвинулись. С безоблачного неба лился свет. К выходу подкатила колесница, и Кинос вскочил на площадку. Под нами, на широком берегу, бушевала битва.

Воздух был полон криков.

На узкой полосе между обрывом и блестевшим серебром океаном сошлись два войска: колесничие, всадники, пешие – все били мечами в щиты, стоя под развевающимися на морском ветру знаменами. Возницы с трудом сдерживали горячившихся коней. Колесница Киноса уже неслась к войску Мертвых. Войско нападавших – примерно пять сотен – состояло из Нерожденных.

Кинос пронесся вдоль рядов под грохот приветствий. Сверкал поднятый меч, волосы, ниспадающие из-под шлема, развевались за спиной.

Он был Гектор. Здесь была его Троя. Он создал великое сражение из рассказов отца. Создал жизнь мечты в мире Мертвых. Воистину, он был безумен.

Я едва успел разобраться в открывшейся картине, как Мертвые перешли в наступление: сорвались с места колесницы, растянулись на крыльях колонны всадники, плотные ряды пеших копейщиков двигались между ними. Нерожденные стояли твердо, готовые принять удар. Я различил среди них высоких воинов на могучих скакунах, в богатых доспехах, узнал Пендрагона, но в это мгновение меня отвлекла золотая вспышка.

Едва войска столкнулись в грохоте металла, в реве боевых кличей, питающих ярость, как золотая колесница пронеслась по узкой тропе вдоль стен – юноша, пригнувшись вперед, нахлестывал коней, погоняя их вверх по круче. Его спутник, голый по пояс, с развевающейся копной волос, крепко упирался в борта, держа наготове легкое копье. Подлетев ко мне, он ухмыльнулся и приветственно взмахнул копьецом.

Кимбры! Сыновья великого бога Ллеу, Конан и Гвирион! Я-то считал, что оба давно задушены и сброшены в хладную землю разгневанным отцом. А они – вот они!

Конан натянул поводья с такой силой, что Гвириона сбросило наземь. Тот бросил на брата свирепый взгляд. Бока коней в пронизанном солнцем воздухе исходили паром, к шкуре липла пыль. Колесница была чудо: золотые листы на плетеных бортах и железные обода на безупречно круглых колесах.

– Правда красавица? – выкрикнул Гвирион пальцем выковырял из носа сгусток крови:

– Пока он спохватится, успеем вернуть. Он последнее время такой сонный, что почти не замечает, что происходит вокруг.

– Я думал, вас ждет наказание!

– Так и было, – кивнул Конан. – Но двадцать лет истекли. А когда он нас выпустил, оказалось, Время стояло на месте.

Двадцать лет? И полгода не прошло, как они были с нами!

Я взглянул на них. Только человеческому взгляду заметны были тени в глазах этих отчаянных мальчишек. Эти хрупкие златовласые парни, сверкающие улыбками, двадцать лет подвергались мучениям, каких не вынес бы ни один герой. Только броня бессмертия сохранила их. Они вытерпели боль и тут же взялись за дело, которое у них получалось лучше всего.

Угнали колесницу!

– Залезай. Доставим тебя к друзьям.

– Как вы узнали, где я? – прокричал я, пока Конан разворачивал колесницу, а Гвирион подсаживал меня на площадку.

– От безумца, что здесь правит! Он послал нам гонца. Похоже, он считает тебя своим другом.

Бесшабашные юнцы промчали меня вокруг схватки к линии шатров, тянувшихся за рядами. Над одним из них бился на ветру вымпел Урты. И сам Урта сидел внутри, насупленный и мрачный, разложив перед собой оружие. Ниив стояла у него за плечом, скрестив руки. При виде меня она радостно встрепенулась.

– Мерзавец! Нерожденный ублюдок! Как он смеет загонять меня в палатку! Уверяет, что так надо! Зачем это надо, Мерлин? Кто он такой, во имя Грома?

Он говорил о Пендрагоне. Когда Урта встал, пристегивая меч, сходство между ними выступило еще ярче – в глазах, в изгибе губ, в железе взгляда.

– Думаю, от тебя зависит его жизнь. Он надеется, что когда-нибудь будет рассказывать о тебе детям.

Урта понимающе кивнул, просветлел лицом:

– Да, Мерлин, глаз у тебя острый даже и без волшебства. Хотел бы я знать, который это сын и какого из моих правнуков?

Будущий правитель, сказал я ему и больше ничего не мог добавить. Слишком дорого обходилось заглядывать так далеко вперед, и я не поддался искушению тогда, в Тауровинде. Однако я добавил:

– И правитель, который не забудет своих предков, пока я буду рядом, чтобы ему напомнить.

Урта покосился на меня уголком глаза. Вокруг шатра грохотали, скрипели осями колесницы, тяжко сгустился запах пота. Урта раздумывал, считать мои слова лестью или утешением. Память потомков для него много значила. Эти грубые воины всегда наслаждались мыслью о будущей славе.