Южный ветер - Норман Дуглас

Ещё обсуждался проект отправки мисс Уилберфорс на материк, в приют для алкоголиков. Выполнить деликатную задачу — уговорить леди согласиться на этот шаг (предполагалось распространить мнение, что она проходит «лечение покоем») — вызвался недавно перебравшийся на Непенте прыткий молодой священник. Этот молодой человек отправился выполнять свою миссию исполненным светлых надежд. Воротился он очень скоро и всем, видевшим его при возвращении, показался преждевременно постаревшим. Поначалу от него ничего не могли добиться, как будто его поразил частичный паралич языка. Час-другой он ещё что-то по-младенчески лепетал, а потом и вовсе замолк, и только на следующее утро дар речи вернулся к нему в полной мере. Первым делом он объявил, что ни единого слова о содержании их разговора из него не удастся вытянуть даже дикими лошадьми.

В качестве последнего средства решено было прямо на острове учредить для неё особую санаторию и нанять опытную сиделку, дабы та постоянно присматривала за мисс Уилберфорс; а во всё сокращающиеся периоды её трезвости заведение вместе с тому подобных начинаний. Затея требовала денег. Несколько дам и джентльменов образовали комитет и сумели собрать небольшую сумму, но особо радужных надежд никто не питал до того дня, когда Герцогиня переговорила на эту тему со своим соотечественником, мистером ван Коппеном, специально для этого устроив, как она выражалась, «дружеский тит-а-тит». Миллионер, доотвала наевшийся любимых им булочек, пребывал в добродушнейшем настроении. Он объявил что готов хоть сию минуту пожертвовать полмиллиона франков, если — если его добрый друг мистер Кит внесёт подобную же сумму или хотя бы тысячную её часть.

— Полмиллиона франков — разве это цена за вашу улыбку, Герцогиня? Это же дёшево. Дешевле грязи!

— Ещё одну? — спросила она.

— Только одну. Проглотить мне её не удастся. Но хоть пожую.

Мистер ван Коппен питал такую нелепую слабость именно к этому лакомству, что с радостью импортировал бы Герцогиню со всем её хозяйством в Америку. При всём том, дураком он отнюдь не был. И полмиллиона булочек с маслом ничем не повредили бы бойкому мозгу, множество лет назад прочертившему быстрый и верный путь к преуспеянию. Он заранее проведал о существовании описанного проекта и тщательно подготовил ответ. Ибо ван Коппен знал то, чего не знал Комитет, характер своего друга Кита. Кит — хороший человек, но неисправимый чудак — был более чем способен разориться, выкупая мисс Уилберфорс из тюрьмы. Но дать денег на осуществление плана, составленного лезущими куда их не просят дураками на предмет заключения милейшей женщины под стражу, — да он сначала увидел бы, как все они горят в адском огне. То же самое сказал бы им и ван Коппен, глубокий знаток человеческой натуры, сказал бы, не имей он возможности предварительно обсудить все детали со своим добрым другом. Однако он такую возможность имел и не далее как несколько дней назад. Он предупредил Кита о грядущих событиях, нашёл его не менее своего встревоженным планами Комитета, а желание расстроить их Кит испытывал даже большее. В предвкушении дальнейших событий оба от души посмеялись, сидя за бутылкой сухого искристого непентинского.

— Можете на меня положиться, — сказал Кит. — Я их заговорю до потери сознания.

«Слава Богу, меня там не будет», — подумал американец.

Он хорошо знал своего доброго друга. Кит, особенно трезвый, мог быть утомительным до крайней степени. Он питал чисто шотландскую страсть к глубокому анализу очевидного, к отысканию новых граней в банальном и к выдавливанию последних капель из давно уже всеми понятого.

Тысячу раз жаль, что Герцогиня, придя в бурный восторг от одержанной ею победы, сделала новость о предложении миллионера всеобщим достоянием. Ибо распространение её привело к результатам несчастным и непредвиденным. Комитет, состоявший до той поры из восьми респектабельных членов, стремительным и загадочным образом распух до четырнадцати. К нему примазались шестеро новых джентльменов, и в их числе неудобосказуемый мистер Хопкинс, причём все шестеро, как впоследствии выяснилось, были людьми сомнительной честности. Посредством небольших пожертвований в создававшийся фонд, рознившихся от пяти до четырнадцати франков, они ухитрились включить свои имена в список членов, полагая, что стоит рискнуть незначительной суммой, дабы иметь возможность урвать кусок от Коппеновского полумиллиона, которого может ещё и не придётся расходовать на покупку или аренду трёхкомнатной «санатории».

Образованному в благотворительных целях комитету долженствует уподобляться жене цезаря{138}. Между тем этот быстро стал приобретать сходство с супругой Клавдия{139}. Если бы им по-прежнему руководил прямой и рассудительный мистер Фредди Паркер, он быстро избавился бы от нежелательных элементов, дабы сохранить пресловутые объедки для себя самого. Однако с того времени, как заболела его хозяйка, мистер Паркер по всей видимости удалился от мирских забот. Он обратился в невидимку. Теперь же, когда хозяйка его скончалась, он, как предполагалось, станет невидимым в ещё большей степени. Для всех вовлечённых в осуществление проекта лиц это был тяжёлый удар; хотя самым тяжёлым он оказался для самого Консула, когда тот, выйдя в общество из своего скорбного заточения, узнал, какую возможность он упустил.

Каждый из членов небольшого подкомитета, явившегося к мистеру Киту, чтобы сообщить ему о выдвинутом миллионером условии и заручиться его участием в осуществлении проекта, собирался тем же утром принять участие в похоронах хозяйки мистера Паркера. Этого требовали приличия. По настоянию Главного санитарного врача впечатляющее событие, итак уже запоздавшее на день, было окончательно назначено на десять тридцать сегодняшнего утра. Соответственно, на виллу «Кисмет» они явились ни свет ни заря — в девять часов, полагая, что им удастся за имевшееся в их распоряжении малое время вытянуть из Кита сумму, размер которой принудит старого Коппена выполнить данное им обещание.

Впоследствии они сообразили, что в этом и состояла совершённая ими в самом начале роковая ошибка. Им следовало сдержать охватившее их нетерпение и подождать более удобного случая.

Они бы и подождали, если бы в число депутатов не замешался преследовавший собственные цели мистер Хопкинс, человек сомнительных мотивов и не менее сомнительного прошлого. Этот господин настаивал на том, что промедление может иметь роковые последствия. Мистер Кит, уверял он, с пониманием отнесётся к их нетерпению. Через день-другой миллионер уплывёт. Он может покинуть Непенте ещё до того, как они обратят в наличные его чек или даже получат таковой. И что тогда? А то, что весь план может рухнуть и, — мысленно добавлял он, — не видать мне тогда моей доли наживы.

Другие депутаты, те что пореспектабельнее, поддались его натиску. Они возражали, но тщетно. Тщетно указывали они, что ван Коппен не из тех, кто отказывается от своих слов; что чек можно подписать и в Америке и вообще где угодно; что суть вопроса не в миллионере, а в его добром друге мистере Ките; что они могут всё испортить, обратившись к нему в такое неподобающее время. Они проявили слабость.