Солнце для мертвых глаз - Рут Ренделл

– И поэтому он покончил с собой? – спросил Ричард.

– Возможно. Отчасти. Мы считаем, что могли быть и другие причины.

– Надеюсь, от меня не требуется… то есть вы не будете настаивать, чтобы я опознал его?

– Нет-нет. Это уже сделал его брат. Ведь он родственник вашей нынешней жены, как я понимаю?

Ричарду не понравилось это «нынешней», как будто он меняет жен как перчатки.

– Дальний, – сказал он, удивленный. – Троюродный брат или что-то в этом роде.

– Ведь вы с ним давно знаете друг друга, верно?

– Одиннадцать лет.

Ричард не видел смысла углубляться в тему своей непричастности. Они должны сами разобраться, а если нет, то помогать он им не будет. Кроме того, если сказать полицейскому, что однажды тебе уже требовалось алиби, тот немедленно решит (так рассуждал Ричард), что ты либо виновен, либо из-за своих действий попадаешь в разряд подозреваемых. Так что он ничего не сказал, да и полицейские сказали очень мало, кроме загадочного вопроса, есть у него в распоряжении «какие-либо недавние образцы почерка Дэвида Стенарка». Ричард ответил, что нет, они никогда не переписывались, и его отпустили.

– И все же велика вероятность, что мы снова с вами свяжемся, – сказал старший детектив, и его слова прозвучали скорее как угроза, чем как обещание.

* * *

Если что-то одно, причем крупное, идет хорошо, то за ним следуют и другие удачи. Как будто первоначальный успех накладывает чары на все последующие мероприятия, бросает свет на тропу, ведущую к ним. У Тедди все не получалось зашпаклевать стену на том месте, где когда-то была дверь в подвал. Снова взявшись за работу, он обнаружил, что не может накладывать шпаклевку неправильно, вернее, не может сделать шпателем неверное движение.

Шпаклевка была нужной консистенции, не густая и не жидкая. Она ложилась, как масло. Его уверенные движения создавали гладкую, ровную поверхность, которая после покраски не будет отличаться от стен коридора. Тедди установил на место недостающий кусок плинтуса и подумал, что тот смотрится лучше, чем существующий.

Когда работа была закончена и шпаклевке предстояло сохнуть, он не смог удержаться от громкого смеха. Все будет выглядеть так, будто проема никогда и не было. Можно даже повесить сюда картину. Как насчет того натюрморта Саймона Элфетона? Он заслуживает того, чтобы иметь целую стену, а не крохотный кусочек среди тех посредственностей, что висят в столовой.

Скоро придет Франсин. Золотистые чары его успеха простираются и на ее визит, и он строит планы на него, чего с ним никогда не было. Тедди будет благоразумным, он осознает, что причиной его неудачи стало перенапряжение, усталость и беспокойство. Сегодня он не будет предпринимать никаких попыток. Пусть она делает из этого любые выводы, Тедди не обязан потакать всем ее желаниям.

Они поедут кататься в «Эдселе». Он подберет Франсин недалеко от ее дома, и они доедут до Имперского военного музея и сходят на выставку моды сороковых. Ему очень интересна эта выставка, да и девчонки любят моду, думал он. Затем они вернутся сюда, и Тедди покажет ей новую стену и понаблюдает за ее лицом. Возможно, она даже зааплодирует ему, его это не удивит. Франсин будет ждать, когда он попросит ее снять одежду и попозировать ему в шелках и драгоценностях, но не станет ни о чем просить ее. Не сегодня.

Тедди купит для нее вино, дорогое, а после этого они сходят куда-нибудь поесть. Не важно куда. Не исключено, что он купит ей платье, белое или черное. Хорошо бы найти черное бархатное платье с длинной юбкой, скроенной по косой, с драпировкой по вырезу. У «Эдсела» будет полный бак бензина, так что Тедди сможет отвезти ее домой, и если Франсин захочет уйти пораньше, он не будет возражать. Завтра, в воскресенье, он снова вставит карточку в банкомат и снимет еще две сотни фунтов.

* * *

Проснувшись в четыре часа утра от голода, Джулия спустилась вниз и съела два «язычка» с белым шоколадом. Затем, зная, что если она ляжет на голодный желудок, то вскоре ей опять придется спускаться вниз, она доела все «язычки» из упаковки. Как ни странно, по ночам, в отличие от часто появляющейся потребности есть, желания ходить взад-вперед у нее не возникало. Джулия неторопливо прошла от одного окна к другому, глядя в никуда, на пустую, омытую светом улицу, на островок безопасности с одиноким бетонным столбом посередине проезжей части.

Она понимала, что юные девушки любят поспать подольше. Мама Миранды рассказывала, что ее дочь иногда спит до двух. Джулия никогда этого не разрешала. Франсин позволялось спать до десяти, да и то только по выходным. Но вчера она рано рассталась с Джонатаном Николсоном и рано вернулась домой. В это воскресенье ее падчерица встала раньше мачехи. Джулия, не выспавшаяся, с опухшими глазами, спустилась вниз в девять и обнаружила за кухонным столом Франсин, которая ела кукурузные хлопья.

– Давай я приготовлю обед? – предложила она. – Ты все время готовишь для меня, и мне хотелось бы ради разнообразия заняться обедом самой. Договорились?

– Нет, если ты будешь готовить бобы мунг, или тофу, или что-то в этом роде. – Франсин тяготела именно к таким блюдам, когда бралась за готовку. – Можешь взять мясо из морозилки, а еще у меня есть курица, причем не бройлер, а обычная, с фермы.

Падчерица сказала, что приготовит курицу и испечет картошку. И нарежет, как она называла, свой особый салат с авокадо и перцем.

– Тебе не придется ничего делать. Я все приготовлю, уберу и помою или хотя бы сложу посуду в посудомойку, прежде чем уйти.

Только последняя часть ее реплики дошла до сознания Джулии. Франсин собирается уйти. Мачеха встала из-за стола, отрезала себе толстый ломоть хлеба, намазала его маслом и сливовым джемом и принялась обеими руками запихивать себе в рот. На Франсин она не смотрела и поэтому не знала, наблюдает девочка за ней или нет.

Естественно, та никуда не пойдет. Она-то думает иначе, но сильно ошибается. Джонатан Николсон может ждать ее на автобусной остановке часами или прятаться за изгородью или чьим-то мусорным баком, но Франсин не придет. Потому что с нее, Джулии, хватит. Она месяцами, годами мирилась с поведением падчерицы, с ее уходами когда ей вздумается, ее поздними возвращениями, ее отношением в дому как к гостинице и намеренным терзанием Джулии. Это не беспечность и не юношеское непонимание того, как надо себя вести, не нарушение умственной деятельности, теперь она это знала. Это осознанный злой умысел и подлость.

Но больше такое не повторится. Джулия с набитым ртом громко произнесла:

– Терпение лопнуло.

– Извини, что ты сказала?

– Ничего, – ответила Джулия и, наслаждаясь звучанием этого слова, повторила еще несколько раз: – Ничего, ничего, ничего…

Франсин вышла из комнаты. Она не поднялась наверх. Джулия прислушалась, пытаясь понять, что та делает. Прошла в подсобку, судя по звукам, что-то гладит. Гладит платье, чтобы уйти в нем из дома. Только она никуда не пойдет. Джулия позаботится об этом.