Успешное покорение мира - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Ребята зашли — друзья детства.

— Не вздумай с кем-нибудь целоваться. Черт, что я говорю — целуйся с кем хочешь.

— Ни с кем не хочу. — Джозефина чувствовала, как теплеют ее губы у телефонной трубки.

— Я из уличного таксофона звоню. Она ворвалась ко мне в жутком состоянии, пришлось уносить ноги.

Джозефина промолчала; в ней что-то надломилось, когда он заговорил о жене.

При ее возвращении гости поняли, что ей не до них, и поднялись со ступенек:

— Нет уж. Мы пойдем. Ты нам тоже надоела.

Родительская машина появилась как раз тогда, когда машина Эда выезжала с круговой аллеи. Отец жестом показал, что хочет поговорить наедине.

— Я не вполне понимаю, что значит «сорить деньгами». Ты связалась с социалистами?

— Говорю же тебе, мама знает некоторых…

— А ты сама кого-нибудь знаешь? Не иначе как субъекта, который написал эту пьесу?

— Да.

— Где вы познакомились?

— В компании.

— И он попросил тебя раздобыть денег?

— Нет.

— Прежде чем что-либо предпринимать, я должен с ним встретиться. Пригласишь его к нам на субботний обед?

— Хорошо, — нехотя согласилась она. — С условием, что ты не будешь высмеивать его за бедность и поношенную одежду.

— За мной такого не водится!

В субботу Джозефина в глубокой тревоге села за руль открытого двухместного автомобиля и поехала на станцию. Как только Джон Бейли сошел с поезда, она с облегчением отметила его аккуратную стрижку; своим ростом, телосложением и характерными чертами он выделялся из толпы любителей тенниса. Но Джозефине бросилось в глаза, что он нервничает, и они полчаса колесили вокруг Лейк-Фореста.

— Чей это дом? — то и дело спрашивал Джон Бейли. — С кем ты сейчас поздоровалась?

— Точно не помню — да какая разница? За обедом будут только мои родители и еще один парень, Говард Пейдж, которого я знаю сто лет.

— Очередной друг детства, — вздохнул он. — Почему же я не из их числа?

— Тебе это не нужно. Тебе нужно стать величайшим писателем в мире.

Оказавшись в гостиной дома Перри, Джон Бейли долго разглядывал фотографию подружек невесты, сделанную прошлым летом на свадьбе ее старшей сестры. Потом приехал Говард Пейдж, первокурсник Гарварда, и разговор зашел о теннисном турнире: племянник миссис Макрэй вчера одержал блестящую победу и вышел в сегодняшний финал. Когда перед самым обедом к ним спустилась миссис Перри, Джон Бейли вдруг повернулся к ней спиной и начал расхаживать по комнате, изображая непринужденность. В глубине души он был уверен, что эти люди ему в подметки не годятся, и не мог смириться с мыслью, что они этого не знают.

Горничная позвала его к телефону; Джозефина услышала, как он говорил:

— Так уж вышло. И нечего сюда названивать.

Из-за того что он женат, Джозефина до сих пор отказывалась с ним целоваться, но зато отвела ему место в своих платонических мечтах и не собиралась ничего менять, пока Провидение его не освободит.

За обедом она расслабилась: Джон Бейли явно нашел общий язык с ее отцом. Джон со знанием дела рассуждал о сущности расовых беспорядков, и Джозефина заметила, насколько убого и хило выглядит рядом с ним Говард Пейдж.

— Значит, это составляет тему вашей пьесы?

— Совершенно верно. Причем я настолько увлекся негритянской стороной вопроса, что едва не сбился на чисто ниггерскую пьесу. Лучшие роли отведены черным.

Миссис Перри содрогнулась:

— Неужели настоящим неграм?

Он хохотнул:

— Не думаете ли вы, что мы будем чернить актерам лица жженой пробкой?

После короткой паузы миссис Перри рассмеялась:

— С трудом представляю Джозефину на одной сцене с неграми.

— Полагаю, от цветных актеров лучше отказаться, — сказал мистер Перри, — по крайней мере, если вы рассчитываете на участие Джозефины. Боюсь, кое-кто из ее друзей этого не поймет.

— Я не возражаю, — вступила Джозефина, — при условии, что мне не нужно будет с ними целоваться.

Помилуй! — взмолилась миссис Перри.

Джона Бейли опять позвали к телефону; на сей раз он вышел из комнаты, недовольно фыркнув, сказал буквально пару слов и бросил трубку.

Вернувшись за стол, он шепнул Джозефине:

— Если она еще раз позвонит, пусть горничная скажет, что я ушел, договорились?

Джозефина спорила с матерью:

— Не понимаю, к чему эти выезды в свет, если у меня есть возможность стать актрисой.

— Действительно, зачем ей выезжать в свет? — поддакнул отец. — Разве она еще не нагулялась?

— Но школу надо окончить непременно. Там преподают актерское мастерство и ежегодно ставят пьесу.

— Какую? — презрительно бросила Джозефина. — Шекспира или еще того хлестче! Известно ли вам, что в Чикаго сейчас есть по крайней мере с десяток поэтов, которые превзошли Шекспира?

Джон Бейли скромно усмехнулся:

— Ну нет. В лучшем случае один.

— А я считаю, с десяток, — не унималась новообращенная.

— В Йельском университете преподает Билли Фелпс…[66]— начал Говард Пейдж, но Джозефина азартно перебила:

— Как бы то ни было, вовсе не обязательно ждать, пока человек умрет, чтобы его оценить. Но мама обычно так и поступает.

— Ничего подобного, — возразила миссис Перри. — Говард, разве я такое говорила?

— В Йельском университете преподает Билли Фелпс… — сделал вторую попытку Говард, но на этот раз его перебил мистер Перри:

— Мы уклоняемся от темы. Этот молодой человек хочет, чтобы моя дочь сыграла в его пьесе. Если в пьесе нет ничего постыдного, я не против.

— В Йельском…

— Но я не допущу, чтобы Джозефина выходила на сцену в составе смешанной черно-белой труппы. Какая мерзость!

— Мерзость! — Джозефина испепелила его взглядом. — По-твоему, здесь, в Лейк-Форесте, мало мерзостей?

— Но они тебя не касаются, — сказал ее отец.

— Неужели?

— Да, — отрезал он. — Никакие мерзости тебя не касаются. Разве что по твоей вине. — Он повернулся к Джону Бейли. — Как я понимаю, вам нужны деньги.

Джон вспыхнул:

— Нужны. Только не подумайте…

— Ладно, ладно. Мы все здесь много лет поддерживаем оперную труппу; новшества меня не пугают. У нас есть знакомые дамы, которые входят в ваш комитет, и я считаю, они не допустят никаких глупостей. Какая сумма вам потребуется?