Дети богов - Юлия Зонис

— Хотели понести меня? Ну, несите.

О своем великодушии я пожалел довольно быстро. Каким бы легким ни оказался некромант (а он и вправду почти ничего не весил), но тащить его на одном плече, а на другом меч, да еще Хель знает сколько времени ни хрена не жравши, было не столь уж приятно. Меня то и дело заносило, и двигался я вихляющей походкой пьяного.

Облака на небе застыли плотной ржаво-бурой массой. Хорошо хоть и столб дыма никуда не девался, задавая направление.

После нескольких, как мне показалось, часов этого веселого марша, когда башка Иамена то и дело стукалась мне о ребра, а меч отдавил плечо, я услышал веселое журчание ручейка. Сначала решил, что это слуховая галлюцинация — воды до этого в мертвых землях мы не встречали. Остановился. Прислушался. Звон родника по камням никуда не делся, а, напротив, сделался громче — сейчас его не заглушало мое лихорадочное дыхание. Родник звенел слева. Радостно выругавшись, я повернул к ближайшей группке скал.

В отличие от преобладавшего здесь красного, эти осколки гор были чернее черноты. Базальт. Огромные глыбы камня наваливались друг на друга, упирались лбами, как компания подгулявших алкашей. Протиснувшись в узкий проход между двух столбов, я выбрался в небольшую расселинку. Голос воды усилился, отражаясь в тесном пространстве. Я сбросил Иамена и меч на землю и поспешил к родничку, сочившемуся, казалось, прямо из черной скалы. Небольшим водопадиком он обрушивался в каменную чашу, дно которой устилали белые голыши. Упав на колени рядом с родником, я погрузил в воду руки…

— Не пейте, — раздалось сзади.

Я обернулся. Некромант силился подняться на локтях.

— Это мертвая вода.

Я посмотрел на влагу в своих ладонях. С усилием разжал пальцы. Вода вытекла тонкими струйками.

— А будет и живая? — прохрипел я.

— Будет. Чуть дальше. Вы узнаете…

Он приподнялся чуть выше и всмотрелся в мое лицо, щурясь от усилия.

— Знаете, я вас где-то видел…

Здрасьте.

— И неоднократно. Причем с каждым разом я вам все гаже и гаже.

— Нет, раньше…

— О чем вы?..

Но некромант уже снова спал.

Чего дались мне эти последние — километры? метры? — до Источника, лучше не вспоминать. Лучше, Хель побери, и не спрашивать. Мертвый родник пробудил невероятную жажду. В горло будто насыпали два пуда соли. Сердце бухало в самой гортани. Пот заливал глаза. Когда впереди блеснула долгожданная вода, ноги у меня уже подкашивались.

Завидев маленький пруд, я с радостным воем уронил свою ношу и спотыкающимися шагами кинулся к берегу. На четвереньках подполз к воде. И — отшатнулся. Из темного зеркала на меня смотрела страшная бородатая харя. Лицо человека, глядящего из пруда, было изуродовано шрамом. Левого глаза недоставало. Половина головы седая, по щекам топорщится жесткая борода, кожа высохла до черноты, на лбу запеклись ссадины… До меня не сразу дошло, что в воде отражаюсь я сам.

Когда я наконец сообразил, чье лицо меня так напугало, я хрипло расхохотался. А потом упал у пруда ничком и пил долго и жадно, пил, пока из меня не полилось обратно. Живая вода была чуть солоноватой, солоновато-горькой, как в северных морях. Закашлявшись, я отер губы и снова вгляделся. Дно Источника испятнали разноцветные камни, и там, между камнями…. я взвыл и на карачках пополз назад.

— Не тревожьтесь, он здесь в полной сохранности, — прошелестело за моей спиной. Я крутанулся на месте, ожидая увидеть проснувшегося Иамена. Но голос принадлежал не некроманту.

Как я сразу их не заметил? Должно быть, слишком спешил напиться. В воде полоскал корни трухлявый древесный ствол. Возможно, когда-то дерево было ясенем. У подножия ясеня сидело три женщины. Нет, поправился я, одна взрослая женщина и две девочки. У старшей спутанные вороные пряди свисали на черные глаза. В волосах поблескивала седина, а на коленях лежала наполовину связанная рубашка из шерсти непонятного цвета. Девочки, устроившиеся по обе стороны от рукодельницы, были совсем маленькие, лет по пять-шесть, и, кажется, близняшки. На обеих были одинаковые темно-синие платьица с белыми кружевными воротничками. На земле перед девочками лежали грудки овечьей шерсти: черная перед левой, белая перед правой. Обе ловко сучили нитки тонкими пальчиками. Их — наставница, мать? — перенимала нити, и, сплетая в одно черно-белое волокно, вывязывала петли рубашки. В рубашке не хватало обоих рукавов, и недовязан был низ. Судя по размеру, предназначалась она ребенку. Мальчику лет восьми.

Я ошарашенно замотал головой. Оглянулся на Иамена. Некромант спал, как ни в чем не бывало. На лице его застыла все та же блаженная улыбка.

Правая девочка встала и, отложив пряжу, подошла к спящему некроманту. Вторая последовала за ней. Только сейчас я сообразил, кого эти пигалицы мне напоминают. Серые глаза. Темные волосы. Мелкие, тонкие черты лица. Они могли быть его дочерями, или?..

— Это наш братик? — одна из девочек обернулась к сидящей под ясенем. — Он такой большой…

Я сжал кулаки. Для галлюцинации и женщина, и странные дети, и дерево — все это было слишком реально. Или я схожу с ума?

Вязальщица подняла голову. Волосы рассыпались, открывая изможденное лицо. Кожу ее, по-южному матово-смуглую, но сейчас очень бледную, исчертили морщины. Глаза смотрели тускло. Она заговорщицки улыбнулась мне, кивнула на свое рукоделье и сказала:

— Видите, я специально не довязываю рукава. И знаете что?

Она подозрительно заозиралась, будто в этих пустынных горах кто-то мог нас подслушивать, и закончила свистящим шепотом:

— Я довяжу, а потом распущу. Довяжу и распущу, и никогда до конца не довязываю. Так он нескоро придет сюда.

Я обмакнул руку в пруд и провел мокрой ладонью по лбу. Видение никуда не делось.

Женщина неожиданно посерьезнела. Озабоченно взглянув на некроманта, она сказала:

— Вам надо его разбудить.

Я встал, обогнул таращащихся на Иамена близняшек и, нагнувшись, потряс некроманта за плечо. Ничего. Тряхнул сильнее.

— Он не проснется. Он сейчас далеко…

Я обернулся. Вязальщица поднесла свою работу ко рту и перекусила нитку, обтягивающую воротник рубашки. Вытянула растрепавшееся черно-белое волоконце, протянула мне.

— Возьмите.

Я недоуменно сжал кончик нити в руке.

— Я пока за ним присмотрю, — сказала черноволосая, вставая. — Передайте ему, что мама…

Дослушать я не успел — потому что, резко выкинув вперед костлявые руки, она с неожиданной силой толкнула меня в грудь. Пальцы ее были холоднее льда. Я пошатнулся и, все еще сжимая черно-белую нитку в пальцах, плюхнулся в пруд.

Пушистые шарики вербы смотрели на меня из-за всех заборов. Гомонили воробьи, барахтаясь в солнечной грязи. Дети пускали в ручьях кораблики. Мимо меня прошла девушка в зимнем пальто и заляпанных туфлях. Из-под косынки ее выбивались темные кудрявые волосы. В руке девушка держала ветку мимозы, тоже пушистую, цыплячье-желтую. Сдувая со лба непокорные пряди и помахивая своей мимозой, симпатичная прохожая улыбалась. Когда ее взгляд упал на меня, улыбку словно ластиком стерло. Отвернувшись, она поспешила на другую сторону улицы, хотя там и протянулась зловещего вида лужа. Мальчишка, притаившийся у забора, стеганул по воде прутом, и девушку окатило брызгами. Я не стал слушать их перепалку и поспешил туда, откуда доносилась музыка и людская многоголосица.