Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наиболее влиятельной из этнических общин Цислейтании — австрийским немцам — не удалось сконцентрировать в своих руках такую власть, какой располагали мадьяры в Венгрии. Более того: венгры смогли разрешить большинство своих противоречий с наиболее политически организованным национальным меньшинством королевства — хорватами — путем так называемого «малого компромисса», или Нагодбы, предоставившего Хорватии определенную самостоятельность. Немцы же, наоборот, все сильнее втягивались в конфликт со своими главными оппонентами — чехами. Это противостояние подрывало политическую стабильность Цислейтании и в конечном счете стало одной из важных предпосылок крушения габсбургской монархии. Главной проблемой австрийских немцев было то, что они со времен Баха «по понятным причинам ассоциировались с политикой правительства», а потому «были отделены от других народов [монархии] (кроме венгров и в какой-то мере галицийских поляков. — Я.Ш.) более широкой и глубокой психологической пропастью, чем когда-либо ранее» (Капп, 1, 87). Однако сами австро-немцы в большинстве своем отнюдь не считали такое положение неестественным...
«Ausgleich был огромной победой венгров, — отмечает Б. Джелавич, — хотя он не удовлетворил требования сторонников полной независимости... В последующие годы венгерское правительство выступало единым фронтом по всем основным вопросам. Напротив, австрийская часть [монархии] Прошла через серию внутренних кризисов, которые ослабили ее способность добиваться компромиссов с Будапештом. Преобладание венгерских интересов было особенно очевидно во внешней политике» (Jelavich, 1, 314—315). Венгерские историки, впрочем, не согласны с толкованием Ausgleich как однозначной победы Будапешта над Веной. По мнению одного из них, Л. Петера, «поскольку государь был верховным главнокомандующим армии, которая [в правовом смысле] оставалась в большинстве случаев вне рамок, очерченных конституцией, Франц Иосиф располагал свободой действий во всех вопросах, которые касались монархии как державы... В высших сферах государственной политики Франц Иосиф остался самодержцем и после 1867 года» Щит. по: Sked, 221). Петеру вторит А. Дж. Тэйлор: «Монарх отказался от части своих контрольных функций в области текущих внутренних дел, но по-прежнему располагал высшей властью... Многие проблемы, оставшись неразрешенными, обеспечивали его пространством для маневра с целью упрочения этой власти» (Taylor, 152). Об ущербе, который нанес компромисс интересам Венгрии, писал из своего эмигрантского далека в 1867 г. и Лайош Кошут, резонно отмечавший, что «дело самоопределения Венгрии сильно пострадало из-за ее подключения к внешнеполитическим замыслам, которые могут противоречить национальным интересам и... подтолкнуть страну к конфликту как с обеими державами, защиты от которых искал Деак (т. е. с Германией и Россией. — Я.Ш.), так и с соседними народами [Центральной Европы], чья дружба необходима Венгрии» (KontlerL. Dejiny Mad’arska. Praha, 2001. S. 253).
С экономической точки зрения Венгрия, однако, действительно получила значительные привилегии. Единое таможенное пространство империи сохранялось, однако каждые десять лет венгерский парламент должен был рассматривать вопрос о возобновлении таможенного союза. Точно также обстояло дело с отчислениями Венгрии в совместный бюджет, которые не раз становились предметом политического торга между Веной и Будапештом. Первоначально доля Венгрии в казне монархии составляла лишь 30%, впоследствии она выросла до 34,4%, однако и этот уровень был чрезвычайно выгодным для венгров. Законодательство и основные направления экономической политики Австро-Венгрии во все 50 лет ее существования были таковы, что разделение труда между отдельными частями монархии, наметившееся уже в первой половине XIX в., сохранилось и упрочилось. Образовался своего рода придунайский общий рынок, но при этом экономическое развитие каждого из его субъектов осталось несколько односторонним. В первую очередь это касалось Венгрии, за которой окончательно закрепился статус главной сельскохозяйственной зоны монархии. Впоследствии, после распада государства Габсбургов, такая специализация сослужила не слишком добрую службу независимой Венгрии, уровень индустриального развития которой оказался невысоким. Поэтому и в сфере экономики трудно прийти к однозначному выводу о том, кому же все-таки Ausgleich принес больше выгод.
Суммируя сказанное, можно отметить, что бесспорных победителей в результате компромисса 1867 г. не было — и, наверное, не могло быть в силу чрезвычайно сложной ситуации, в которой оказалось государство Габсбургов после разгрома при Садовой. Победителями относительными стали, с одной стороны, Франц Иосиф, которому удалось сохранить империю, помириться с венграми, устранив неблагоприятные последствия событий 1848—1849 гг., и не поступиться при этом большинством властных привилегий и полномочий, с другой же стороны — мадьярская политическая элита, добившаяся официального восстановления венгерской независимости, пусть и под скипетром Габсбургов, воплощения значительной части либеральных принципов, за которые сражались революционеры 1848 г., и полного политического доминирования венгров в восточной части нового дуалистического государства.
Это доминирование было закреплено «Законом о правах национальностей» (1868), который предоставлял немадьярским народам Венгерского королевства ограниченную культурную автономию, но подчеркивал наличие в Венгрии «единственной политической нации — единой неделимой венгерской нации, членами которой являются все граждане страны, к какой бы национальности они ни принадлежали» (Исламов. Империя Габсбургов..., 30). Проблема заключалась не в самом провозглашении этнополитического единства Венгрии, а в том, что это единство толковалось венгерской аристократией, сосредоточившей в своих руках всю полноту власти, как оправдание собственного господства и политики мадьяризации, особенно усилившейся к концу XIX в.
Исходя из сказанного, несложно определить и тех, кто проиграл в 1867 г.: «непривилегированные», прежде всего славянские народы, за исключением, быть может, галицийских поляков и хорватов. Трудно не согласиться с венгерским историком Л.Контлером: «Хотя компромисс, подготовленный государем и политическими элитами двух сильнейших наций габсбургской монархии в ущерб остальным народам, был реалистическим для своего времени шагом, система, которую он создал, рухнула сразу после Первой мировой войны по причинам, предсказанным уже большинством его (компромисса. — Я.Ш.) современных критиков: в рамках дуализма не удалось ни найти удовлетворительное решение всех конституционных проблем, ни совладать с центростремительными силами, порожденными неразрешенным национальным вопросом» (Kontler, 239).
Тем не менее, когда в июне 1867 г. Франц Иосиф торжественно короновался в древней Буде в качестве короля Венгрии, на сердце у него, наверное, было легко и спокойно. Раны, нанесенные честолюбию императора при Садовой, понемногу затягивались. Компромисс с непокорными мадьярами означал, что на смену тревожной и печальной эпохе разрывов — с Будапештом, Петербургом, Парижем, Берлином, — эпохе, длившейся почти 20 лет, пришло время примирения. Именно под знаком примирения — с новым государственным устройством, новыми союзниками, новой ролью в Европе, с новыми нравами и новыми изобретениями — пройдут ближайшие несколько десятилетий жизни Франца Иосифа I и его империи, к числу древних символов которой отныне добавился новый — буквы к. и. к.