Аспект дьявола - Крейг Расселл

– Филип? – робко позвал Виктор. Уличный фонарь и луна рисовали геометрические фигуры на кучах книг и бумаг, захламивших комнату. – Филип?

Он сделал несколько шагов вперед, ударился ногой о стопку книг, чертыхнулся и пнул ее, отчего книги с грохотом рассыпались. Сообразив, где находится выключатель, Виктор щелкнул им, и помещение залил яркий свет. Было такое чувство, что здесь давно никто не появлялся.

Виктор поднялся по лестнице на второй этаж, в спальню. Кровать была не заправлена, простыни казались серыми.

Что делать дальше, Виктор не знал. Он приехал в Прагу, чтобы увидеть Филипа, поговорить с ним. Он мог бы дождаться его возвращения, но не факт, что друг появится здесь, а если и появится, то как он отреагирует на то, что к нему заявился незваный гость? Если Филип вернется под мухой, а это вполне вероятно, вспышки агрессии не миновать.

Но что-то не давало Виктору уйти. Понимая, что это не слишком хорошая идея с точки зрения приличия, он решил заглянуть в потаенные уголки жизни своего друга. Ему хотелось либо найти доказательства своих мрачных подозрений, либо, наоборот, опровергнуть их.

Он спустился и заглянул в кухню. Как ни странно, на кухне царил порядок. Чисто вымытые тарелки выстроились в ряд в сушилке. Это воодушевило Виктора: как врач он знал, что хаос в психике имеет свойство распространяться на повседневную жизнь. Островок относительного уюта был хорошим признаком.

В гостиной была еще одна дверь, но она была заперта, а ключ он так и не смог найти.

Виктор подошел к письменному столу, заваленному бумагами и книгами. Подергал ящики, но они также были закрыты на ключ. Просмотрев бумаги, он понял, что они разложены в определенном порядке. Это были записи, посвященные ранней истории Восточной Европы, а также материалы по древней скандинавской и славянской мифологии.

Из-под бумаг Виктор вытащил толстую кожаную папку. Папка была украшена искусным барельефом, покрытым сусальным золотом. В замысловатом переплетении ветвей угадывался персонаж, которого Виктор узнал мгновенно, – это был Велес, но голова Велеса явно была головой медведя. По краям папки шел повторяющийся узор: две фигуры в бесконечном цикле преследовали друг друга. У фигуры в бело-синезолотом одеянии в одной руке был посох, а в другой – золотой шар. В руках другой фигуры, в кроваво-красно-черном, были меч и человеческий череп.

Виктор взял папку и сел с ней на диван. В папке лежала рукопись, какие-то места в тексте были жирно подчеркнуты, на полях добавлены примечания. Он понял, что это та самая книга, о которой говорил Филип, – фундаментальный труд по славянской мифологии. Прочитав несколько выбранных наугад страниц, Виктор с облегчением обнаружил, что это не бредовые излияния нездорового ума, а взвешенная, упорядоченная научная работа. Филип даже проиллюстрировал некоторые легенды, причем сделал это весьма талантливо.

Основное внимание в книге уделялось мифологии поляков, чехов и словаков, а также кашубских и вендских племен Германии.

Виктор даже нашел главу, где интересы Филипа пересекались с его собственными. Озаглавленная «Многообразие богов и сознание», она была посвящена психологии мифов.

Между страниц рукописи была вложена еще одна красивая иллюстрация, нарисованная чернилами, с инициалами Филипа в углу. Подпись под рисунком поясняла, что это трехглавый бог Триглав, который соединяет в одном лице Сварога – Повелителя огня, Дажбога – Повелителя солнца и Перуна – Царя богов и Владыку грома.

Своим мелким аккуратным почерком Филип сделал примечание:

Виктор грустно усмехнулся. То, что написал Филип, было ключом к подсознанию пациентов Орлиного замка.

Он снял пальто, шляпу и перчатки, включил небольшой торшер у дивана, погасил верхний свет, закурил и погрузился в чтение. Поразительно, но многое из того, что написал Филип, соответствовало рассказам Павла Зелены и Доминика Бартоша во время сеансов наркосинтеза.

Своим безупречным почерком – надо отдать ему должное – Филип подробно описал Велеса, бога лесов и подземного мира, а в описании Белобога и Чернобога, богов света и тьмы, Виктор узнал персонажей, изображенных по краям папки, в которой хранилась рукопись. Виктор убедился, что и Зелены, и Бартош, должно быть, серьезно изучали мифологию. С Бартошем понятно, он ученый, но обман Дровосека теперь был очевиден – этот человек наверняка получил очень хорошее образование в прошлом, которое скрывал от мира, а возможно, и от самого себя.

«Как странно, – подумал Виктор, – я приехал сюда, чтобы выяснить, что происходит в голове Филипа, а получилось так, что Филип раскрыл мне многое о мышлении моих пациентов…» Но стоило этой мысли появиться на свет, как пришла другая: «А что, если мистер Хоббс – это нечто общее? Что, если это специфическое проявление аспекта дьявола поглотило разум и моего друга?»

Мысль была неприятной, и он, отбросив ее, продолжил чтение.

Виктору не терпелось получить как можно более четкое представление о психике Филипа Старосты. Грамотное изложение и системный подход не вызывали никаких сомнений, что с Филипом все в порядке, но предмет исследования порождал смутные, пока необъяснимые подозрения. Славянский пантеон наполнен демонами, а пристальный интерес к демонам, как правило, свойствен нездоровому уму. Сомнения Виктора усиливал тот факт, что по крайней мере двое из «шестерки дьявола» были одержимы этим же предметом.

Один из разделов был посвящен мифу о сотворении протославян. Согласно этому мифу Сварог, бог огня, вылупился из гигантского Мирового Яйца Творения. До этого момента мир был погружен во тьму, а Сварог, явившись, наполнил вселенную светом и порядком. Но осколки скорлупы Мирового Яйца заслонили собой часть лучезарного света, и так появились первые тени. Объединившись, они сформировали царство мертвых, подземный мир. Из самых черных теней, как из глины, вылепились темные боги: Велес, повелитель мертвых, и Чернобог, славянский дьявол.

Виктора все больше беспокоило, насколько точно описание Велеса и Чернобога соответствовало тем описаниям, которые дали Зелены и Бартош, и к тому же оно совпадало с тем, что Смолак рассказал Виктору о страхах цыгана.

За чтением прошло два часа. Время близилось к полуночи. Даже если Филип придет, то он точно будет пьян и вряд ли обрадуется, что кто-то читает его рукописи.

Быстро пролистав несколько страниц, он задержался на одном рассуждении.