Лучше подавать холодным - Джо Аберкромби

Воцарилось неловкое молчание, словно он предложил не выигрышную идею, а исполинскую кучу дерьма.

– Извини, – пробормотала, наконец, Монца, – но я сомневаюсь, что твое имя откроет двери, как раньше…

– Разве что в отхожее место. – Морвир с усмешкой покачал головой.

Дэй, глядя в сторону, хихикнула. Даже у Трясучки как-то подозрительно скривился рот.

– Витари и Морвир, – холодно сказала Монца. – Это будет вашим заданием. Понаблюдайте за дворцом и найдите возможность в него пробраться.

Оба взглянули друг на друга без малейшего воодушевления.

– Коска, ты ведь разбираешься в форменной одежде? – спросила она.

Он вздохнул.

– Как никто другой. Каждый наниматель норовит тебя одеть в свою собственную. Помню, глава городского управления Вестпорта выдал мне мундирчик из золотой парчи, удобный, как свинцовая…

– Нам бы лучше что-нибудь менее бросающееся в глаза.

Коска выпрямился и трясущейся рукой отдал честь.

– Генерал Меркатто, во исполнение ваших приказов готов напрячь все силы!

– Не стоит. В твоем возрасте… вдруг надорвешься. Возьми с собой Балагура, когда начнется штурм.

Бывший арестант только пожал плечами и бросил кости в очередной раз.

– Чинно-благородно разденем мертвецов догола! – Коска шагнул было к лестнице, но замер, заметив кое-что в бухте. – К общему веселью присоединился флот герцога Орсо.

На горизонте отчетливо виднелись корабли под белыми парусами, несущими черный крест Талина.

– Еще гости к герцогу Сальеру, – сказала Витари.

– Он – хлебосольный и радушный хозяин, но даже ему, думается, трудновато будет принять такое множество посетителей сразу. Город окружен полностью. – Коска улыбнулся.

– Тюрьма, – сказал Балагур и вовремя сдержал улыбку.

– Мы беспомощны, как крысы в мешке! – взвизгнул Морвир. – А вы словно радуетесь!

– Пять раз я был в осаде и пережил при этом восхитительные ощущения. Ограничение выбора действует удивительно. Заставляет работать разум. – Коска втянул воздух носом и выдохнул его со счастливым видом. – Когда жизнь – тюремная камера, ничто не может сделать тебя более свободным, чем плен.

Огонь…

К ночи Виссерин стал пристанищем пламени и теней. Бесконечным лабиринтом из разбитых стен, обвалившихся крыш, торчащих балок. Кошмарным сном, где слышались бестелесные вопли и неслышно передвигались во тьме призрачные силуэты. Всюду высились остовы домов с зияющими дырами окон и дверей, распахнутых словно бы в немом крике, откуда вырывались огненные языки, жадно облизывая стены. В пламя рушились обугленные стропила, оно тут же принималось пожирать их. В небо взлетали гейзеры белых искр, и черным снегом сыпался оттуда на землю пепел. В городе появились новые башни – изгибающиеся, дымовые, подсвеченные породившим их огнем, затмевающие собой звезды.

– Сколько мы добыли в последний раз? Три?

В глазах Коски плясало отражение уличного пожара.

– Три, – прохрипел Балагур.

Добыча лежала в сундуке у него в комнате. Две кирасы, одна с квадратной дыркой, оставленной арбалетной стрелой, и мундир, снятый с юного лейтенанта, которого придавило рухнувшей печной трубой. Жаль парнишку, но с другой стороны, думал Балагур, это ведь его соратники рассеяли огонь по всему городу.

У осаждающих были катапульты, пять на западном берегу реки, три на восточном. Имелись они и на двадцати двух белопарусных кораблях в гавани. В первую ночь Балагур не спал до рассвета, наблюдая за их действием. В город забросили сто восемнадцать горящих метательных снарядов. Где-то пламя разрасталось, где-то выгорало и гасло, где-то очаги его сливались друг с другом, и сосчитать их поэтому было невозможно. Цифры покинули Балагура, оставили его, испуганного, в одиночестве. Понадобилось всего шесть коротких дней и трижды две ночи на то, чтобы мирный Виссерин превратился в руины.

Единственной нетронутой частью города остался остров посреди реки, где стоял дворец герцога Сальера. Там находились картины, по словам Меркатто, и другие ценные вещи, которые Ганмарк, предводитель армии Орсо, человек, коего они явились сюда убить, желал спасти. Он готов был сжигать дома и людей, в них проживающих, без счета. По его приказу кровь лилась днем и ночью. Но эти мертвые, нарисованные предметы трогать было нельзя. По мнению Балагура, такого человека следовало посадить в Схрон. Чтобы в мире за стенами узилища стало безопасней. А вместо этого ему повиновались, им восхищались, и мир пламенел пожарами. Казалось, все неправильно, все перевернуто с ног на голову. Но, возможно, Балагур и впрямь не умел отличать правильное от неправильного, как сказали судьи.

– Готов?

– Да, – соврал Балагур.

Коска сверкнул широчайшей улыбкой:

– Тогда вперед, к бреши, еще разок, дорогой друг! – и потрусил по улице, одной рукой придерживая меч, другой шляпу на голове.

Балагур сглотнул комок в горле и поспешил следом, беззвучно шевеля губами. Считая свои шаги. Все равно было, что считать, лишь бы не виды смерти, его подстерегавшей.

И чем ближе подходили они к западному краю городу, тем хуже становилось. Все больше языков пламени вздымалось к небесам со всех сторон – ужасающих в своем великолепии демонов, с ревом и треском вгрызающихся в ночь, опаляющих глаза своим жаром, заставляющих плакать. Хотя Балагур, возможно, и без того плакал бы, глядя, как огонь уничтожает все кругом. Если тебе нужна какая-то вещь, зачем ее сжигать? А если не нужна, зачем сражаться ради того, чтобы отобрать ее у другого? В Схроне люди тоже умирали. Часто умирали. Но ничего не уничтожали при этом. Слишком мало было там вещей, чтобы их разрушать. И дорога была каждая.

– Чертов гуркский огонь! – ругнулся Коска, когда они обходили очередной полыхающий дом. – Десять лет назад никому и не снилось, что его можно использовать как оружие. Потом с его помощью превратили в груды пепла Дагоску, пробили бреши в стенах Агрионта. А сейчас, не успели город осадить – и давай все жечь… В мое время мы тоже не прочь были спалить дом-другой, просто чтобы поторопить события, но ничего подобного не творили. Война велась ради денег, и некоторый наносимый ущерб был прискорбным побочным эффектом. А теперь ее ведут именно ради разрушения, и чем более основательного, тем лучше. Все наука, друг мой, наука… Которая должна была, как я думал, сделать нашу жизнь легче…

Мимо топала цепочка черных от копоти солдат, чьи доспехи поблескивали оранжевым отражением огня. Суетилась возле горящего дома цепочка черных от копоти горожан, передававших из рук в руки ведра с водой. На лицах их плясали отсветы этого негасимого пламени, делая их похожими на злых духов, рыщущих в душной ночи. На полуразрушенной стене дома виднелась огромная фреска. Герцог Сальер, закованный в броню, сурово указующий путь к победе. Он наверняка и флаг держал, подумал Балагур, но верхняя часть стены обвалилась, а вместе с нею и поднятая рука. Из-за игры огненных сполохов казалось, будто нарисованное лицо его кривится, нарисованные губы двигаются, а нарисованные вокруг солдаты бросаются вперед, к бреши.