Плач к Небесам - Энн Райс

Он ненавидел и себя, и всех вокруг себя. «Зачем обо всемэтом думать?» — пробормотал он про себя и побрел в какую-то комнату, освещеннуюлишь лунным светом, который лился в высокие арки окон. Его терзала мысль: «Нупочему он презирает меня? И почему меня это волнует? Черт с ним!»

Его раздирал стыд. Стыд за то, что он занимался любовью сдругим мальчиком? Да, это было ужасно. Но он, по крайней мере, знал, почему немог отказаться от этого. Он знал, что всякий раз, когда тайно встречался сДоменико, он доказывал себе, что способен на это и, следовательно, сможетсделать это с женщиной, если захочет.

Он удивился, когда за его спиной щелкнула дверь. Наверное,кто-то из слуг нашел его даже здесь. Удивительно еще, что эти слуги не таятся вкаждом темном углу.

Но, обернувшись, он увидел, что это Гвидо.

На Тонио нахлынула ненависть. Ему захотелось причинить этомучеловеку боль. В голову пришли дикие, дурацкие мысли. А что, если притвориться,что он потерял голос? Просто чтобы посмотреть, что скажет Гвидо. Или заболеть,чтобы увидеть, будет ли Гвидо беспокоиться. Что за идиотизм! «Будь мужчиной!» —тихо пробормотал он сам себе.

Конечно, Тонио не сомневался, что Гвидо видит перед собойлишь мальчика, который спокойно ждет, пока с ним заговорят. Что ж, пусть так.

— Ты устал от всего этого? — мягко спросил Гвидо.

— А вас что, это волнует? — огрызнулся Тонио.Гвидо был изумлен.

— Да нет, нисколько не волнует. Дело в том, что отвсего этого устал я. И хочу поехать в нижнюю часть города, в одну дальнюютаверну, посидеть там немного.

— Уже поздно, маэстро, — сказал Тонио.

— Утром можешь поспать, — отозвался Гвидо. —Но как хочешь. Можешь, конечно, вернуться домой. Один. Ну что, идешь?

Тонио не ответил.

Сидеть в таверне с другим евнухом? Он не мог себе этогопредставить. Кругом грубоватые мужики, раскатистый, хриплый смех, женщины вкоротких юбках, их соблазнительные улыбки...

Тут же вспомнились теплые, забитые до отказа таверныВенеции, кафе отца Беттины и все те места, где он с Эрнестино и другимиуличными певцами так часто бывал в те последние дни.

Ему не хватало всего этого, всегда не хватало. Приятноевино, табак, особое удовольствие пить в теплой мужской компании.

Но помимо всего, ему хотелось свободы передвижения, свободыспокойно пойти куда угодно, не испытывая при этом щемящего чувства незащищенности.

— Туда часто ходят мальчики, — сказалГвидо. — Они, наверное, и сейчас там, все те, кто был сегодня в опере.

Это означало, что туда ходят старшие кастраты и другиемузыканты. Тонио живо представил себе их.

Но Гвидо уже выходил из комнаты, опять став отстраненным,холодным.

— Хорошо, поезжай домой, если хочешь, — бросил ончерез плечо. — Полагаю, я могу надеяться, что ты будешь вести себя хорошо?

— Подождите, — сказал Тонио. — Я с вами.

* * *

В таверне было шумно и полно народу. Там собрались и музыкантыиз консерватории, и множество скрипачей из оперного театра, которых Тонио тутже узнал. Присутствовали и несколько актрис, но в общем и целом это быломужское общество, не считая хорошеньких официанток, с радостью бежавших на зовпосетителей.

Тонио видел, что Гвидо чувствует себя здесь как рыба в воде.Он даже знал девушку, которая подошла к ним принять заказ. Гвидо попросилпринести лучшее вино, а на закуску сыр и фрукты и, прислонившись к стене вдеревянной нише, в которой их усадили, вытянул ноги и стал с самым довольнымвидом рассматривать толпу.

Похоже, ему понравился и вкус вина, которое он отхлебнул изжестяной кружки. «Ему лучше было прийти сюда одному, — подумалТонио. — А я в Венеции, в таверне Беттины, и если я не встану сейчас и невыйду навстречу поджидающим меня бравос моего брата, значит, все это толькосон». Он тряхнул головой, глотнул вина и подумал: «Интересно, все эти грубыемужики смотрят на меня как на мальчика или как на кастрата?»

На самом деле в помещении было много евнухов, но никто необращал на это внимания — во всяком случае не больше, чем публика в книжныхлавках Венеции, куда Алессандро заходил выпить кофейку и послушать театральныесплетни.

Но Тонио чувствовал, что лицо его горит, и поэтому вздохнулс облегчением, когда несколько мужчин за одним из длинных столов затянули песнюи взоры всех присутствующих обратились к ним.

Тонио опустошил свою кружку и налил себе еще вина. Онсмотрел на потрескавшийся деревянный стол, на капли влаги, пузырившиеся тут итам на засаленной поверхности. И устало подумал о том, сколько пройдет времени,прежде чем он и тот человек, что спустился с Везувия, станут одним существом.

Песня смолкла. Тут же двое певцов, похоже обычных уличныхмузыкантов, начали дуэт в сопровождении мандолины. В их песне было что-тодикое, неистовое, близкое к напевам горцев, а может быть, испанцев.

Тонио закрыл глаза и отдался во власть голосу тенора. Когдаон снова открыл глаза, его кружка была пуста. Наливая себе третью кружку, онзаметил, что Гвидо смотрит на него, хотя и не говорит ничего.

Он не знал, когда именно у их стола появился Лоренцо. Онтолько обратил внимание, что кто-то долго стоит около них, а потом, поднявголову, увидел, кто это. Голова мальчика загораживала свет, исходивший от низкоподвешенных ламп, и черты его было трудно различить. — Проваливай отсюда,Лоренцо, — холодно сказал Гвидо.

Лоренцо вздернул брови и что-то сердито проговорил нанеаполитанском диалекте, обращаясь к Гвидо.

Тонио вскочил на ноги. Лоренцо тут же выхватил кинжал. Заближайшими столами все смолкли, и в тишине ясно прозвучали слова Гвидо, судя повсему приказавшего Лоренцо покинуть таверну.

Но Тонио понял и то, что угроза не возымела действия. Моментнастал. На лице Лоренцо были написаны ненависть и ярость. К тому же он былочень пьян и, приближаясь к Тонио, выглядел опасным, как настоящий мужчина.

Тонио сделал шаг назад. В мыслях его царила суматоха. Онхотел вытащить свое оружие, но знал, что произойдет, стоит ему толькошевельнуть рукой. Одна из местных девушек тянула Лоренцо за рукав, и несколькомужчин поднялись из-за длинного стола в центре комнаты и окружили их.Неожиданно Гвидо яростно толкнул Лоренцо. Толпа расступилась, но мальчик устоялна ногах.

Однако Тонио успел вытащить оружие.

— Я не хочу ссориться с тобой, — сказал онпо-итальянски.

Лоренцо осыпал его бранью на неаполитанском диалекте.