Вангол - Владимир Прасолов

Старшина Лядов и рядовой Иванников проснулись от холода, когда солнце уже взошло и роса густо выпала на землю. Костёр погас, и разжигать его смысла не было, воды для чая у них не осталось. Собравшись и кинув на плечо винтовки, они, сойдя с тропы, проламываясь через бурелом, пошли напрямую к реке. Спустившись, разложили костёр и вскипятили воду, старшина щедро сыпанул в кипяток заварки. Удобно расположившись на камне, он всматривался в противоположный берег.

— Куда они на хрен денутся, щас поедим, согреемся и вернёмся на след. Один чёрт, реку они не перейдут, глянь, како течение, да и глубь прям от берега кака. — Лядов достал из мешка банку тушёнки и ловко вскрыл добротным ножом. — Ты откуда родом, Иванников?

— Из Красноярска, а чё? — ответил Иванников, ломая через колено сушняк.

— А то. Вроде сибиряк ты, да городской. Кто ж через колено палки ломает, колено потом болеть будет. Положь палку на камень да наступи. Да не так сильно, во дурень, а то в лоб прилетит. — Лядов усмехнулся неловкости Иванникова.

— Товарищ старшина… э-э-э-а-а-а! — вдруг глухо, каким-то дурным голосом завопил Иванников.

Откинувшись назад, бороздя задницей по камням, он отползал от костра. Его округлившиеся глаза и искривленный от крика рот заставили Лядова, мгновенно перевернувшись через бок, схватить винтовку и повернуться в сторону опасности, так напугавшей Иванникова. Передернуть затвор он не успел, страшной силы удар вырвал из его рук оружие. Переломанная, как щепка, винтовка звякнула метрах в десяти по камням. Дикий рёв прокатился по пойме реки. Огромных размеров медведь ударом лапы напрочь оторвал голову Лядова, и она, покатившись, разбрызгивая кровь по пологим камням берега, так с открытыми глазами и дёргающимся ртом и ушла в воду. Медведь резко развернулся в сторону продолжавшего судорожно отползать, охваченного ужасом Иванникова. В следующее мгновение зверь неминуемо порвал бы и его, однако этого не случилось. Сам того не осознавая, Иванников, пятясь, оказался на краю камня, свисавшего над водой. В момент, когда мышцы зверя уже готовы были взорваться энергией прыжка, он, свалившись в воду, исчез из его видимости. Медведь, развернувшись, коротко рявкнул, схватив пастью тело Лядова и потащил его в сопку. Там в буреломе завалил его камнями и мхом, надёжно спрятав добычу. Через неделю-другую он вернётся сюда, чтобы полакомиться подтухшим мясом. Зализав пораненную лапу, он ещё раз грозно рявкнул и медленно побрел в сторону берега. Нельзя строить козни хозяину тайги!

Иванников, очутившись в ледяной воде, изрядно её нахлебался, прежде чем пришёл в себя. Слава богу, плавать он умел, и хорошо. С детских лет не вылезал летом из Качи, небольшой речки, впадавшей в городе в Енисей. И теперь, наконец сообразив, что произошло, изо всех сил поплыл дальше от этого места. Намокшая шинель путалась в ногах, тянула ко дну, и он с трудом, но смог её снять. Быстрое течение сносило его. Оказавшись за скалой, отрезавшей его от места, где хозяйничал косолапый, он из последних сил погрёб к берегу. Ему было страшно приближаться к земле, но ещё страшнее было, когда леденящий холод воды сковывал мышцы и силы таяли с каждым взмахом руки. Наконец его прибило к камням, и он выполз на ставший таким неуютным берег. Сердце молотом било в груди, и какое-то время он не слышал ничего вокруг. Отдышавшись, перевернулся на спину, подставляя лицо ослепительно сиявшему в небе солнцу, согревавшему и дававшему силы всему живому.

«Я живой. Я живой, — билось в его мозгу. — А старшина… Боже, как страшно закончилась его жизнь. Что делать? Что сейчас делать?» Этот зверь, наверное, шёл по их следу, значит, путь назад, к тропе, отрезан. Иванников насторожился. Где-то рядом небольшой камень, сорвавшись со скалы, скатился, упал в воду. Ему показалось, что на скале кто-то есть. И он побежал, побежал по берегу, спотыкаясь и падая на камни, срываясь в воду и карабкаясь по скользким, омываемым водой гребням.

Бежал, пока, задохнувшись, не упал возле отвесной скалы, срывающейся прямо в воду. Едкий пот и кровь из рассечённого надбровья заливали ему глаза. Оперевшись спиной в камень, он сел и, смывая трясущейся рукой с лица кровь и грязь, прислушался, боясь поднять взгляд на берег. Наконец взглянул. Берег был пустынен. Насколько ему позволял видеть изгиб реки, на берегу не было ничего и никого. Всё так же ярко слепило солнце, весело искрясь в переливах желтоватой воды. Птичий гомон наполнял воздух, остро пахло смолой, прозрачная живица стекала с надломленного бурей ствола сосны. Вездесущие муравьи ползали по скале, и уже некоторые из них стали обследовать его мокрые сапоги. Яркими бутонами цвели голубоватые и жёлтые нежные, пушистые цветы. Коврами, спускаясь по склонам, цвёл тёмно-синий и бордовый медунок. Мхи и горные лишайники создавали неповторимые рисунки, въедаясь в дикий, обожжённый морозами и ветрами камень. Мир был многоцветен и красив. Иванников заплакал. Оказывается, он так любил этот прекрасный мир, это небо и солнце, этот воздух и ароматы, наполняющие его. Какое чудо, какое чудо всё это. Как же он ещё несколько часов назад ничего этого не замечал? Как легко можно всего этого лишиться. Как страшно этого лишиться. Как хочется жить.

Он расслабился и какое-то время, просто раскинувшись, лежал на прогретых солнцем камнях. Он забыл об опасности, просто забыл. Вместе со слезами с души свалилась тяжесть и страх последнего часа. Солнце стояло в зените, когда Иванников, обсохший и внутренне собранный, пошёл по берегу. Он пошёл назад к тому месту, где погиб старшина, где, возможно, его самого ожидала смерть в образе того страшного медведя. Он пошёл, потому что другого пути для себя не знал. Он должен был вернуться, чтобы стать человеком и жить или просто умереть. Когда Иванников через двое суток, весь оборванный, в кровоподтёках и ссадинах, без шинели, но со своей винтовкой в руках догнал отряд, его не сразу узнали. Молодой парень был абсолютно седым.

— Ты толком можешь объяснить, что случилось? — спросил Ненашев, сидя на поваленной сосне, у стоявшего перед ним по стойке «смирно» Иванникова. — Где Лядов? Где твоя шинель?

— Старшина Лядов погиб, его порвал медведь. Я упал в реку, и шинель не давала плыть, потому её сбросил, утонула она, потому не нашёл потом.

— Ты можешь объяснить подробно, где, при каких обстоятельствах погиб Лядов?

— Товарищ лейтенант, я же всё объяснил. На нас на берегу бросился медведь, Лядова убил сразу, а я упал в реку, потому и спасся.

— «Потому, потому!» Что ты заладил одно и то же, какой к дьяволу медведь? Вы были при исполнении боевого задания, с оружием, преследовали бежавших зэков, а тут медведь. Что я должен начальству докладывать, что вы на охоту ходили? Почему ты думаешь, что Лядов погиб?

— Потому как плыли вместе. — Иванников часто-часто заморгал глазами.

— Плыли вместе? Так он плыл? Ты же сказал, что его медведь порвал?

— Лядов не плыл. Его голова плыла рядом со мной, оторванная. — Иванников опустил голову.

— Вот те на… — только и смог сказать лейтенант. — Так, вот тебе бумага, напиши всё подробно.

Поисковая группа не смогла обнаружить старика Такдыгана и Игоря, растворившихся в бескрайних просторах забайкальской тайги. Грянувшая вскоре война заслонила собой этот случай, и в своём отчёте Ненашев указал про случайную гибель старшины Лядова, тело которого так и не было найдено.