Военный врач. Хирургия на линии фронта - Дэвид Нотт

Пока меня не было, Элли сдвинула с мертвой точки проект, которым я собирался заняться уже много лет, но на его реализацию мне вечно не хватало ни времени, ни знаний. Я уже давно знал, что «Курс подготовки хирургов к работе в тяжелых условиях», проводимый Королевской коллегией хирургов, принес бы гораздо больше пользы, если найти способ финансировать участие в нем хирургов со всего мира. Для этого, однако, требовались деньги, и для сбора средств было нужно основать благотворительный фонд.

В этом месяце случилось еще одно рождение – появился на свет наш первый ребенок, Молли. Она родилась ровно через девять месяцев после моего возвращения из Сирии. Люди часто говорят, что день, когда они стали родителями, был лучшим в их жизни, и теперь я их прекрасно понимаю – мир вокруг преображается. Ты перестаешь быть конечной точкой генетической цепи, становясь лишь очередным ее звеном. Нас с Элли окружали друзья и коллеги, с которыми я двадцать лет проработал в больнице «Челси и Вестминстер», включая Марка Джонсона, акушера, а также Марка Кокса, анестезиолога – думаю, к этому времени он уже простил меня за то, что я чуть не угробил его тогда на вертолете. Это был волшебный день, и он до сих пор остается таким, как и день, когда родилась сестра Молли, Элизабет Роуз, присоединившаяся к нашей маленькой семье двадцать месяцев спустя.

Мы разработали дополнительный «Курс хирургической подготовки в опасных условиях» (HEST)[133], подразумевающий обучение на местах хирургов, которые не могут оставить свой пост. За последние два года с его помощью мы подготовили сирийских хирургов на турецко-сирийской границе, а также приезжали с ним в Йемен, на Западный берег реки Иордан, в Газу, Ливию, Ирак и Камерун. Мы подготовили уже более семисот хирургов.

Сейчас эти навыки нужны как никогда. В сентябре 2015 года в сирийский конфликт по просьбе Асада вступила Россия. Утверждалось, что целью ее участия в войне была борьба с ИГИЛ[134].

В марте 2016 года я взял трехнедельный отпуск, чтобы вернуться в небольшую больницу в Рейханлы, где пациентам из Сирии разрешалось пересекать границу для прохождения лечения. Многие из здешних пациентов растрогали меня до слез, еще пока я осматривал их в приемном покое. Из-за Молли я чувствовал еще большую эмоциональную связь с детьми, которых видел. Одна маленькая девочка за несколько месяцев до этого попала под авиаудар, и у нее были такие сильные ожоги, что она потеряла обе руки, а лицо сильно пострадало. Родители привезли ее на прием в коляске, прикрыв сверху зонтиком, чтобы не было видно. Они показали мне ее фотографию до бомбежки. Она была вылитая Молли. Мое сердце разрывалось на части.

Девятнадцатого июля 2016 года дорогу Кастелло-Роуд закрыли окончательно, а восточный Алеппо был полностью окружен правительственными войсками. Тем временем Абу Васим присылал мне в WhatsApp фотографии пациентов, с которыми ему нужна была помощь. Где мог, я давал ему советы, но человеческим страданиям не было видно конца, и от того, насколько неблагодарным было его дело, ему явно было не по себе. Однажды он прислал мне две фотографии маленького ребенка с ужасными ранами.

– Посмотри на эту девочку, – написал он. – Это одна из жертв сегодняшней бомбардировки. Она полностью лишилась руки и лица.

– Чудовищно, – ответил я. – Она выживет?

– К несчастью, да.

Приемный покой был переполнен, и ему не хватило масок и кислородных баллонов, чтобы помочь всем. Два пациента в итоге умерли от хлора, который вступает в реакцию с водой и превращается в соляную кислоту, разъедая легкие любого, кому не посчастливилось его вдохнуть.

Неделю спустя со мной связался Абу Мухаммадейн, который до сих пор работал в больнице М10. Он прислал мне фотографию маленького мальчика, лечением которого занимался. Видеозапись с окровавленным лицом этого потрясенного и оцепеневшего ребенка облетела социальные сети и была показана по всем информационным каналам. Этот маленький мальчик явно не понимал, что происходит. У него была глубокая рана на голове, из которой по лицу текла кровь. Он сидел один в машине скорой помощи и безучастно смотрел в никуда.

На следующий день Абу Васим написал мне, что в М1 привезли брата этого маленького мальчика. Он был тяжело ранен в печень и умер на операционном столе. Васим был опустошен. Когда все успело стать настолько плохо? Чем все это должно было закончиться? Я все больше злился и не находил себе места.

Когда в 2013 году Барак Обама говорил о том, что те, кто применил химическое оружие в Гуте, пригороде Дамаска, тем самым убив четыреста детей, перешли черту, он ожидал результатов голосования британского парламента по проведению военных действий. Голоса депутатов разделились практически поровну – 285 против 272, – но этого перевеса было достаточно, чтобы Великобритания отказалась от нанесения авиаударов по войскам сирийского правительства. К сожалению, эти споры были скорее политическими интригами между Дэвидом Кэмероном и лидером оппозиции Эдом Милибэндом, чем реальным обсуждением того, как правильно поступить. В каком-то смысле они были реакцией на поддержку Тони Блэром американского вторжения в Ирак десятилетием ранее. Участие в той войне оставило после себя токсичное наследие: британцы попросту не хотели быть втянутыми в чужую войну в каком-то далеком месте, о котором почти ничего не знали. Я между тем не сомневаюсь, что, если бы Запад в тот момент по-настоящему проявил инициативу, сирийская военная иерархия бы рухнула.

После применения химического оружия в Гуте в 2013 году Асад признал, что владеет им, и согласился поставить его под международный контроль, санкционированный резолюцией 2118 Совета Безопасности ООН. (Крайним сроком уничтожения их запасов химического оружия была установлена первая половина 2014 года, и тогда Сирия заявила, что выполнила это требование. Однако химические атаки в Хан-Шейхун в апреле 2017 года и Думе в апреле 2018 года показали, что правительство либо лгало, либо пополнило свои запасы.) Тем временем Абу Васим продолжил писать мне СМС, сообщив, что вокруг его больницы сбрасывались бомбы с хлором и округу окутали облака хлорного газа, причем с каждым днем атаки все усиливались.

В конце августа 2016-го он связался со мной, чтобы попросить помощи с пациентом, получившим тяжелые травмы лица после взрыва бочковой бомбы. Это был тридцатипятилетний отец троих детей, потерявший в результате той бомбардировки нескольких друзей. Его нижняя челюсть свободно болталась, был значительный риск развития инфекции. Они сделали все, что было в их силах, и хотели узнать, смогу ли я помочь восстановить человеку челюсть. Удивительно, но в М10 был компьютерный томограф, и они прислали мне по WhatsApp снимки лица.