Дикарка - Фабио

Правой рукой она запихивала в рот большие куски мороженого, а левой гладила себя по животу.

Глотая холодное лакомство, она не забывала разговаривать с ребенком, который рос в ее чреве. Она говорила, чтобы малыш не волновался, что скоро все это закончится и все у них будет в полном порядке.

В книге, которую она недавно купила, было написано, что плод начинает слышать только в середине второго триместра, но Лия начала разговаривать с ребенком с того дня, когда обнаружилось его существование. Так она не чувствовала себя одинокой.

Лия понимала, что скоро ей придется объявить о своей беременности. Надо будет показаться врачу. Не для того, чтобы подтвердить результат домашнего теста – она сделала его в день панихиды по Марко, а для того, чтобы произвести на свет здорового ребенка. Надо будет принимать витамины, проходить обследования и делать все остальное, что делают женщины в ее положении.

К тому же стало трудно скрывать растущий не по дням, а по часам живот. Скоро тело само скажет о ее положении, даже если она будет молчать.

Эта тайна придавала ей сил жить все последние месяцы. Сознание того, что частица Марко живет в ней не как память, а как дитя, которого она носит под сердцем, помогало ей выжить в течение бесконечных одиноких дней и ночей.

Теперь, не зная, что ждет впереди ее саму и ребенка, Лия понимала одно: ей надо быть сильной.

Она предполагала, что отдел позаботится о ней: ее и ребенка отвезут в дальний маленький городок, наверное, где-нибудь на Среднем Западе, и выдадут ей новые документы. Ребенок в течение по меньшей мере нескольких лет не будет знать, кто он на самом деле. Малышу нельзя доверять чреватую смертью тайну.

Наверное, они смогут жить нормальной жизнью, по крайней мере в некотором отношении, с оптимизмом думала Лия. Ее малыш пойдет в школу, у него появятся друзья…

Но у него никогда не будет отца.

У него не будет семьи.

Внезапно Лия наморщила лоб, ей в голову пришла смутная пока мысль.

Она уже, не в первый раз думала об этом, эта мысль жила в ней с того самого дня, когда она потеряла Марко, хотя Лия неоднократно приказывала себе забыть о ней.

От напрасных надежд бывает только лишняя боль.

Но, однако…

В ее мозгу эхом отдавались слова Марко.

«Я нашел Хавьера и Росалиту Сантьяго».

Семью ее матери.

Неужели они живут где-то недалеко?

Или он солгал ей, как лгал ей о многих других вещах, чтобы защитить свою полицейскую легенду?

Но ей очень хотелось верить, что это правда, что ее семья где-то живет и, может быть, настанет день, когда она увидит своих родных.

Тогда у ее ребенка будет настоящая семья.

– Не беспокойся, малютка, – нежно произнесла она, отставила в сторону пустую коробку от мороженого и прикрыла глаза. – Твоя мамочка все время будет заботиться о тебе, и папочка тоже – он и сейчас смотрит на нас оттуда, где он сейчас.

Лия замолчала, потом почувствовала это.

То было лишь едва заметное шевеление в ее животе – ребенок заворочался от звуков ее голоса.

Удивленная до глубины души, Лия блаженно улыбнулась. Радость переполнила все ее существо, когда она поняла – и уже не в первый раз, – что имеет полное право верить в чудеса.

– Лия, ты видишь, я живой.

– О Марко…

Она бросилась в его объятия и, прижавшись к нему всем телом, зарыдала от счастья.

– Я знала, что ты не мог умереть, я знала, что ты вернешься, я знала… – всхлипывая, приговаривала Лия.

– Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Марко. У меня есть для тебя сюрприз…

В этот миг она проснулась.

На светящемся циферблате электронных часов мерцали цифры 2:13.

Лия беспокойно перевернулась на другой бок и подложила под голову еще одну плоскую гостиничную подушку.

Сердце бешено колотилось.

Сон казался таким реальным, таким настоящим…

Но то было лишь видение, оставившее после себя чувство горя и одиночества.

Лия положила руку на округлившийся живот, чтобы почувствовать своего ребенка и ощутить, что она не одинока.

Однако ребенок затих и не двигался.

Как бы хотела она разделить это чувство благоговения с Марко; пусть бы он положил руку на ее голый живот и, широко раскрыв от восторга свои синие глаза, радовался волнам, пробегающим по ее чреву.

Но этому не суждено сбыться никогда.

Ее ребенок так и не узнает своего отца.

Лия вздохнула, устремив невидящий взгляд в темноту номера.

И вдруг…

Она уловила в окне какое-то движение.

Может, ей просто показалось?

Лия затихла в кровати, напряженно вслушиваясь в тишину и ожидая, что сейчас раздастся звук и она поймет, что в номере кто-то есть.

Но ничто не нарушало мертвой тишины.

Она закрыла глаза и попыталась уснуть. Сердце сильно стучало, и в животе шевельнулся ребенок – может быть, в ответ на выброшенный в кровь адреналин.

– Все хорошо, малыш, – проговорила она, похлопав себя по животу. – У твоей мамы просто сдали нервы и появились галлюцинации.

В следующее мгновение до слуха Лии донеслись шаги, приближающиеся к ее постели.

– Не бойтесь, – в сотый, наверное, раз повторил Энрике, обернувшись к Лии. – Вы должны доверять мне.

Скрючившись на заднем сиденье, Лия слышала только голос Энрике, перекрывавший рев ветра и шум волн.

Как она может не бояться?

Как может она доверять ему?

Ночью, когда она спала, Энрике пробрался в ее комнату и приказным тоном велел ей идти с ним. Крепко взяв ее за руку, он провел Лию к служебному лифту, а затем усадил в микроавтобус, припаркованный со стороны черного хода.

Как он сумел ее найти?

Где были охранники?

Куда он ее везет?

Должно быть, на Ямайку, где передаст в руки мафии.

Энрике не угрожал ей оружием и вообще почти все время молчал, но Лия не считала это залогом безопасности. Конечно, он спас ей жизнь в доме Виктора, но все равно он был одним из его людей. Должно быть, он обязан что-то сделать, чтобы загладить свою вину перед группировкой.

Интуиция подсказывала Лии, что она находится в величайшей опасности.

Покинув отель, они долго петляли по боковым улочкам, запутывая следы, а затем подъехали к пристани, где их дожидалась одинокая яхта. Как показалось Лии, они приехали на одну из частных пристаней где-то к югу от Майами.