Некрономикон. Аль-Азиф, или Шёпот ночных демонов - Абдул аль Хазред

Эти новые завалы повергли в ужас всех, кто пришел на них посмотреть, включая и фараона. Ибо возле них были найдены обгоревшие скелеты, облаченные в одежду стоявших здесь стражников. Символы же на камнях, также вызолоченные, были дополнены изображениями и знаками проклятий всех богов, а также надписью, говорящей о том, что за этими дверьми таится То, что посягает на их величие. Волею всех богов Оно должно быть навеки заточено в этой каменной бездне, а на саму бездну наложены проклятия забвения и неприкасания.

Вняв наконец здравому смыслу, фараон повелел запечатать и завалить все остальные входы, а затем забыть об их существовании, как и о существовании самого подземелья, запретив какие-либо упоминания о нем. Охваченные страхом люди, от самых бедных крестьян до самого фараона, принялись как никогда усердно возносить молитвы и приносить щедрые жертвы богам, дабы вымолить их прощение и вернуть их благосклонность, утраченную из-за недостойных деяний и мыслей. И боги не сразу, но все же даровали им прощение. По прошествии некоторого времени в городе перестало появляться зловещее сияние, а также другие страшные явления. Люди почти перестали умирать непонятно отчего и убивать себя. Не стало больше ужасных чудовищ, а женщины теперь рождали лишь нормальных младенцев. Похищения людей также прекратились. Правда, иногда тут и там продолжали появляться слухи о пропажах рабов, бродяг и нищих, а также ходили разговоры о том, что запечатаны были не все входы в подземелье. Здесь и там люди иногда перешептывались о том, что в глубинах проклятой бездны продолжает жить Что-то, что неподвластно даже богам и способно противостоять их могуществу. Однако все эти слухи и разговоры были уже отголосками чего-то далекого, давно прошедшего и происходившего, казалось, совсем с другими народами, жившими когда-то невесть где. Люди мало-помалу успокаивались, и воспоминания эти постепенно превращались в легенды.

Окончательным же подтверждением того, что боги простили людей и намерены вновь посылать им свою благодать, было великое знамение, посланное ими однажды. Сумерки, спустившиеся на землю на исходе одного из дней, вдруг стали рассеиваться, словно солнце неожиданно передумало уходить на ночной отдых и решило вернуться на небо. Но вместо солнца с юго-запада в небо неторопливо поднялось нечто совершенно неописуемое. Оно походило на гигантское облако, ибо оно клубилось и меняло свои очертания, плывя, казалось, совсем невысоко над землей. Но оно сияло нестерпимым светом, будто несколько десятков солнц, собравшихся воедино. Каждый из его клубов, постоянно меняя форму, сиял по-особому, и его сияние перетекало в нем, повторяя его изменения. Все это переливалось множеством оттенков ослепляющего света, цвет которого невозможно было определить, ибо он был настолько ослепителен, что вызывал в глазах сплошной радужный хаос. На него вообще невозможно было смотреть больше одного мгновения. Само же облако находилось в постоянном движении и взаимном изменении всех его частей и фрагментов, каждый из которых, несмотря на пылающую яркость, четко вырисовывался среди остальных. Оно походило и на пляшущее пламя, и на бурлящую воду, и на струящийся и крутящийся песок, и еще на множество явлений окружающего мира. И все это бесконечное разнообразие взаимно переплетенных движений создавало поразительную иллюзию, что это – живое существо, которое, дыша, пульсируя, ежась, собирая и пожирая что-то и являя бесконечную череду других жизненных проявлений, неторопливо ползет по небу, вполне довольное собой. Вместе с тем в нем было нечто безмерно величественное, завораживающее, рождающее ужас и благоговение, в бездне которого даже лик фараона мог в одно мгновение раствориться без следа. Толпы ошеломленных людей, независимо от ранга, богатства и прочих различий, падали на колени, движимые не выражением покорности властителю, а идущим из самых глубин их сознания безотчетным сладостным порывом. Они готовы были рвать на себе одежду и биться головой о землю, раздирать свои тела, рыдать и смеяться в безудержном безумном восторге. Их разум был затуманен гнетущей и в то же время возносящей пеленой, сквозь которую ярко проблескивала лишь одна мысль: это сияющее чудо есть не что иное, как лики богов, всех сразу, решивших впервые за бесконечные времена явиться людям в знак своей благосклонности. Люди, задыхаясь от благоговения, жаждали страстными молитвами выразить им свою благодарность, но они не знали и не могли придумать таких слов. И вдруг слова эти сами зазвучали из их уст, прорвавшись из самых глубин души. Несомненно, боги, стремясь помочь своим рабам, вложили туда нужную молитву. Слова эти были совершенно непонятны тем, кто, не помня себя, произносил их. Они казались хаотичным нагромождением даже не звукосочетаний – возгласов, полных безумства и неистовства. Люди каждый на свой лад выкрикивали и распевали их, ни на миг не задумываясь об их смысле, ибо нисколько не сомневались в нем. Они многократно повторяли то, что, заглушая и затмевая все вокруг, звучало в их головах, не слыша ничего другого, не видя ничего, кроме переливающегося светом облака, в котором все отчетливее проступали священные лики. Многие, обессилев, опускались на землю, другие падали без чувств, третьи, кто еще не лишился сил, с простертыми руками устремлялись за этим пылающим многоличием, которое степенно и неспешно удалялось, тускнея и уменьшаясь, к горизонту. И по мере того, как оно удалялось, постепенно скрываясь из виду, затихали странные слова, звучавшие в головах у людей, и прояснялось их сознание. Однако восторг и благоговение, рожденные увиденным, надолго остались в их душах, многие и многие дни вдохновляя их на усердное служение богам и повелителям. Бурно обсуждая это событие, люди с удивлением отмечали, что слова, или звуки, или что это было, звучавшие тогда в их головах и душах и рвавшиеся из их груди, были совершенно различны, и каждый, по сути, слышал и возглашал что-то свое. И лишь одно слово, невероятное, но все же созвучное некоторым именам, было услышано и произнесено каждым, было общим для всех бесконечно разнообразных молитв. Оно, многократно повторяясь, звучало удивительно явственно среди невнятных звуков и их сумбурных сочетаний, вызывая особый восторг и желание самоотреченно следовать за ним, вдохновенно повторяя несчетное множество раз. «Ньярлаат-Тот!!!» – необъятно великое и жестоко гнетущее, ослепительно сияющее и клубящееся непроглядным мраком, вселяющее радужные надежды и пронзающее смертным ужасом, возносящее к солнцу и низвергающее в бездну, дарующее сладостное блаженство и обрекающее на невыносимые мучения, – оно, казалось, воплотило в себе и впитало в себя все, чем питалась и от чего зависела жизнь всех и каждого. И лишь оно, казалось, было властно наделить или лишить, казнить или помиловать, освятить или проклясть. Долгое время оно оставалось на устах и в душах всех людей, вдохновляя их, едва всплыв в памяти, на неистовое и самозабвенное поклонение и жажду усердного служения. Заметив, что люди в своих возношениях явно стали отдавать предпочтение этому странному имени по сравнению с остальными богами, жрецы, дабы у людей не ослабела вера в их могущество, поспешили дать разъяснение происшедшего. Они объявили, что «Ньярлаат-Тот» – это имя общего дома всех богов, в котором они, когда это особенно необходимо, собираются вместе, чтобы сообща принимать особо важные и трудные решения. И сейчас как раз назрел один из таких моментов. Разумеется, могущество всего дома многократно выше, чем каждого бога в отдельности, да еще когда он опускается к земле так низко. Но вообще же, добавили они, боги не любят, когда это имя произносится вслух или даже в мыслях, ибо это задевает их достоинство, ставя под сомнение полновластие каждого из них в отдельности. И поэтому, чтобы их не разгневать, упоминать его не стоит.