Клитемнестра - Костанца Казати

Ифигения трясет головой.

– Люди так говорят, когда никто не знает, кто настоящий родитель. «Она возлегла с Зевсом», «Он любил морскую богиню». Но Ахилл такой же бог, как и мы с тобой.

Наконец на горизонте показывается искрящееся в солнечных лучах море, а за ним и побережье Эвбеи.

Как только они сходят с колесницы у самой границы лагеря, в самом воздухе что-то меняется. Жар льнет к их телам, туники прилипают к спинам. Клитемнестра понимает, что дело в ветре. Его нет. Леон утирает пот со лба и посылает ей недоуменный взгляд, но Ифигения ничего не замечает. Она подскакивает, разинув рот.

– Мама, смотри!

Береговую линию заполонили корабли всех форм и цветов, а на суше до самого горизонта раскинулось море шатров, между которых снуют тысячи мужей. Виднеются судна из Крита, Итаки, Аргоса, а по центру лагеря стоят микенские корабли, радуя взгляд багрянцем и золотом. Морская гладь, виднеющаяся за скоплением кораблей, плоская, как серебряный клинок.

Ифигения расплетает волосы, позволив им свободно струиться по спине, и взбирается обратно на колесницу. «Поехали», – говорит она. Леон неохотно берется за поводья, Клитемнестра встает рядом с дочерью, и они въезжают в лагерь, окутанные ослепительными лучами палящего солнца.

Внутри царит хаос. Воины переставляют колышки и перетягивают пологи, перекладывают знамена и оружие. Служанки, которых наверняка забрали из попутных деревень, развешивают выстиранные туники и накладывают в миски еду. Неподалеку соорудили отхожее место, смердящее, как сама смерть, и уже облюбованное мухами. Между шатров с лаем снуют и что-то вынюхивают тощие псы.

Завидев колесницу, воины расступаются, освобождая им путь к царскому шатру. Он расположен между развевающимся знаменем Агамемнона и открытым пространством, похожим на площадь, с черным каменным алтарем. Солнце беспощадно сверкает на камне, и Клитемнестра представляет, как дотрагивается до него и обжигает руку.

Они сходят с колесницы. У шатра выстроилась шеренга стражников, им жарко в тяжелых доспехах, на коже проступает пот. Они отвешивают поклон и приглашают их войти в шатер. Клитемнестра медлит в нерешительности, но Ифигения не раздумывая устремляется внутрь, и им с Леоном ничего не остается, кроме как последовать за ней.

В просторном шатре всё сверкает. Куда бы ни упал взгляд Клитемнестры, всюду поблескивает золото: треножники, топоры, кубки и булавки. Золотом покрыты даже опоры, на которых держится полог над троном Агамемнона. Он, кажется, обрадован ее появлением, в выражении его лица сквозит даже некоторое облегчение. С чего бы? Ты ведь был уверен, что я приеду.

Вокруг него в креслах восседают другие цари, но их не так много. Наверняка самый тесный круг, лишь самые доверенные лица. По правую руку от брата сидит Менелай, а по левую руку от своего царя – Диомед. Рядом с ним – Идоменей с подведенными глазами и блестящей шевелюрой и Одиссей: улыбаясь, точно хитрый кот, с кубком в руке, он восседает в своем кресле точно на троне, навалившись на подлокотник. Она узнает и других мужей: старого Нестора, гиганта Аякса и лучника Филоктета. Там же, притаившись в тени, стоит Калхас, а на столе рядом с ним – какая-то мертвая птица. Ахилла нигде не видно.

Агамемнон поднимается и широко разводит руки, нацепив радостную улыбку, которая совсем ему не подходит. Ифигения бросается к нему в объятия.

– Добро пожаловать, – говорит он. – Я рад, что вы добрались до Авлиды.

– А я рада помочь, отец, – отвечает Ифигения. Она говорит медленно и спокойно, словно отрепетировала свою речь в дороге. – Уверена, что праздник по случаю свадьбы подбодрит всю твою армию.

Агамемнон выпускает дочь из объятий. Диомед и Менелай обмениваются взглядами, но Клитемнестре неведомо, что они значат.

– Мои люди проводят вас в ваши покои, – добавляет Агамемнон. – Чтобы вы могли подготовиться к завтрашнему дню.

– А где царевич Ахилл? – спрашивает Клитемнестра.

В ответ повисает болезненная тишина. По какой-то причине никто из мужей не желает с ней говорить. Затем Одиссей расплывается в улыбке:

– Наш царевич отдыхает. Во Фтии это обычное дело – не видеть невесту до самого дня свадьбы.

Ифигения чуть не подпрыгивает от радости. Клитемнестра переводит взгляд на Одиссея, но его глаза больше ничего не говорят. Она кивает и выходит из шатра следом за проводником.

Вечером Агамемнон сам приходит к ним. Увидев отца, Ифигения, корпевшая над своим свадебным платьем, бережно откладывает наряд в сторону, но Агамемнон так и остается стоять у входа, осматривая их шатер, словно никогда в жизни такого не видел.

– Я пришел сказать тебе, чтобы ты хорошенько отдохнула. Завтра придется подняться очень рано. – Он избегает смотреть на Клитемнестру и вяло улыбается дочери. – Хорошо, что ты согласилась это сделать, согласилась нам помочь.

– Я счастлива сделать это, отец, – отвечает Ифигения. – Расскажи мне побольше об Ахилле?

– Завтра ты сама его увидишь, – бросает Агамемнон. – А сейчас отдыхай.

Он уходит так же спешно, как пришел. Ифигения некоторое время не двигается с места, словно ожидая, что отец вернется, а когда понимает, что они всё-таки остались одни, усаживается на пол, скрестив ноги.

– Иногда я не понимаю отца, – говорит она.

Клитемнестра доедает мясо, поглядывая на фигуру Леона, охраняющего шатер. С самого приезда его не оставляет тревога, он с подозрением всматривается в лицо каждого, кто попадается навстречу. Она знает, что Леон хочет пусть даже краем глаза увидеть Ахилла, но она приказала ему держаться рядом с Ифигенией: в лагере слишком много воинов, слишком много одиноких мужей.

– Он ведет себя так, будто ему на всё плевать, – продолжает дочь. – Даже на меня.

Клитемнестра ставит миску на стол.

– Ты его дочь. Разумеется, ему на тебя не плевать. – Она чувствует укол ненависти к супругу – по его вине ее красивая, великодушная дочь чувствует себя нелюбимой. – Ты особенная. В мире нет никого, кто похож на тебя.

Ифигения улыбается, но ее тут же одолевает зевота. Восторги прошедшего дня пошли на убыль, им на смену явилась усталость. Дочь укладывается на паллету [7] и вытягивает свои изящные длинные ноги.

– Ты не могла бы задуть лампу, когда ляжешь? – просит она.

– Конечно. – Клитемнестра поглаживает дочь по голове, и та, потянувшись, расслабляется. Затем она подходит к светильникам и задувает их один за другим. Шатер погружается во мрак, и Клитемнестра выходит наружу – поразмышлять под звездами на берегу моря.

Даже ночью на берегу жарко, как в горниле. Море безмолвствует, лишенное ветра. Она шагает по песчаным дюнам, трава-песколюбка щекочет ей стопы. Многочисленные клинки в лунном свете напоминают руки, в отчаянии тянущиеся к чему-то в темноте, а