Лягушки - Мо Янь

Но это ощущение оказалось лишь кратковременной фантазией. На самом деле я задыхался, глотка горела, сердце бухало как барабан, грудь тяжело вздымалась, голова распухла как черпак, в глазах темнело, словно кровеносные сосуды вот-вот лопнут. Мои слабые силы держались лишь благодаря инстинкту самосохранения, я был в полном смысле слова при последнем издыхании. Со всех сторон неслись громоподобные крики «Бей его!». Передо мной сначала вырос молодой человек с большущей бородой в черном суньятсеновском френче[104]. Его зеленые глаза походили на светлячков, что толкутся в воздухе глубокой ночью на горной дороге. В тот самый момент, когда он уже почти схватил меня своими бледными пальцами, я открыл рот и плюнул в него кровью, из-за чего его бледное лицо на время стало другого цвета. Послышался истошный вопль, и, схватившись за голову, он опустился на корточки. Душа моя исполнилась сожаления, сенсей, я понимал, что, встав у меня на пути, он действовал правильно, это говорит о том, что он благодетелен и благороден. А я плюнул кровью, как каракатица, которая выбрасывает из себя облако жидкости, чтобы спасти себе жизнь. Все лицо ему перепачкал и глаза залил, искренне пожалев об этом. Будь я человек возвышенный, пускай за спиной у меня острые ножи, все равно следовало бы остановиться, выразить сожаление и попросить прощения. Но я этого не сделал, сенсей, даже в глаза Вам посмотреть стыдно. Потом несколько благородных мужей, стоявших у дороги с высокоторжественным видом, кричали «Бей его!», но ни шагу вперед так и не сделали; наверное, я своим трюком с кровавым плевком смелости-то у них поубавил; они швыряли в меня полупустые бутылки из-под кока-колы, и эта коричневая жидкость с желтоватой пеной – символ американской культуры – оставалась у меня за спиной…

Все когда-нибудь заканчивается, сенсей, сколько бы ни было хорошего, сколько бы ни было плохого, все заканчивается. Эта погоня и бегство – уже не понять, было это на самом деле или нет – подошли к концу, когда, израсходовав последние силы, я рухнул у входа в Китайско-американский совместный центр по уходу за матерью и ребенком. Из укрытого зеленью, изливающего во все стороны ароматы двора как раз выезжал, сверкая, как голубой сапфир, лимузин «BMW». Мое падение наверняка произвело на сидящих в машине чрезвычайно неблагоприятное впечатление: я был весь в крови и походил на упавшего с неба мертвого пса. Сначала они перепугались, потом расценили это как плохой знак. Известное дело – чем человек богаче, тем он суевернее, уровень богатства и уровень суеверия прямо пропорциональны. Знаю, что они больше бедных верят в судьбу, больше дорожат жизнью. Это встречается сплошь и рядом. Бедный машет на все рукой, мол, разбился кувшин, так он и был треснутый, а богатый держит свое богатство обеими руками, как драгоценный бело-синий фарфор. Когда я вдруг упал перед машиной, этот «BMW» был похож на ошалевшего жеребенка, который задрал передние копыта и, вытаращив глаза, издал испуганное ржание. Из-за этого я особенно остро почувствовал свою вину – извините меня, ох извините. Дернулся всем телом, чтобы отползти в сторону и пропустить «BMW», но не смог даже пошевелиться, словно пришпиленная букашка. Вспомнилось скверное развлечение детских лет, мы забавлялись так, даже когда подросли: кнопкой или колючкой прикалывали голубоватую или зеленую букашку за хвост к земле или стене, а потом наблюдали, как они барахтаются, как пытаются спастись бегством, и им не совладать с непослушным телом. Тогда я не чувствовал никакой жалости, было даже весело. По сравнению с букашками я был больше, настолько больше и сильнее, что они даже не могли себе представить. Для них я был таинственной силой, которая причиняла им все беды. Букашка даже не чувствовала моей руки, творящей это злодеяние, она могла ощущать лишь кнопку или шип. И вот теперь я испытал мучения, которые выпадали на долю загубленных мной букашек. Простите, букашки мелкие, правда, простите меня, I am sorry![105]

Сидевший за рулем ударял по нему, сигналя, но звучал сигнал как-то мягко. Было ясно, что это человек добрый, воспитанный и терпеливый, не какой-нибудь обычный нувориш. Будь он обычным нуворишем, мог бы рассигналиться, как сирена воздушной тревоги. Будь он обычным нуворишем, мог бы высунуться из окна и обложить меня в три этажа. А ради этого доброго человека хотелось как можно быстрее отползти в сторону и освободить дорогу, но тело не слушалось.

Мужчина в машине в конце концов не выдержал и вышел. Оранжево-желтая куртка свободного покроя с воротником и обшлагами рукавов в красную клетку. Смутно вспомнилось, что в то время, когда я ошивался в Пекине, один знающий мировые бренды человек говорил, как называется этот по-китайски, но я вот запамятовал. Никогда не запоминаю названия торговых марок, по сути дела это какое-то внутреннее сопротивление, проявление некой ненависти человека из низов к вышестоящим, непростое выражение зависти. Это все равно что ставить пампушку выше хлеба, соевый соус почитать лучше сливок. Выйдя из машины, этот мужчина не стал ни ругаться, ни пинать меня, он лишь торопливо бросил охраннику у ворот больницы:

– Быстро убери его.

Дав распоряжение, он вдруг прищурился, задрал голову, чтобы подразнить себя солнечным светом, а потом звонко чихнул. В душе нахлынули дела прошедших дней. Опять я признал его по этому чиху: это же Сяо Сячунь, мой одноклассник Сяо Сячунь, который когда-то был большим начальником, а нынче толстосумом сделался. Говорят, «первый горшок золота» он намыл, занявшись бизнесом в те времена, когда все бросились делать деньги на свой страх и риск. А потом при помощи личных отношений, налаженных в бытность политическим деятелем, стал действовать во многих направлениях, делал деньги и тут и там и стал богатеем с состоянием в несколько миллиардов. Я читал одно интервью с ним, где он вдруг заговорил о том, что в детстве ел уголь. На самом деле – я все прекрасно помню – никакого угля он не ел; смотрел, как мы едим, да разглядывал кусок угля у себя в руках. Видите, сенсей, даже в таком затруднительном положении все принимаю за чистую монету, просто безнадежный тип.

Один охранник сдвинуть меня с места не сумел. Подошел второй, они подхватили меня за руки и, можно сказать, еще дружелюбно отволокли под большущий рекламный щит, стоявший с восточной стороны от входа. Выпрямили и усадили спиной к нему. Я видел, как одноклассник Сяо сел в лимузин. Видел и как этот лимузин осторожно перевалил через «лежачего полицейского» у входа в Центр, потом повернул и уехал. На заднем сиденье я не то чтобы увидел, а скорее вообразил, что увидел прелестную Сяо Би с рассыпавшимися по плечам черными волосами и розовеньким младенцем на руках.

Надвигалась толпа моих преследователей. И те две тетки вместе с мальчишкой, и тот молодой человек, в которого я плюнул кровью, и тот тип, что швырнул в меня бутылку кока-колы, – все тянули шеи, разглядывая меня. Несколько десятков лиц сложились передо мной в какую-то мрачную картину. Мальчишка еще попытался ткнуть меня шпажкой, но ему не позволила тетка помоложе. Какой-то человек профессорского вида щупал у меня под носом двумя тонкими длинными пальцами: понятно, пытается определить, дышу ли я еще. Я задержал дыхание: это тоже один из способов самозащиты. В деревенском детстве слышал, как один человек, скрывавшийся в горах и лесах, говорил, что при встрече с тигром или медведем лучше всего лечь на землю, задержать дыхание и притвориться мертвым; в любом хищном звере есть что-то геройское, герой не бьет просящего пощады, хищный зверь не ест мертвечину. Способ этот оказался очень действенным: «профессор» вздрогнул, ни слова не говоря отстранился и зашагал прочь. Его поведение как бы говорило остальным зевакам: этот человек мертв! Хотя в их глазах я был жулик, стянувший у кого-то деньги, но законы нашей страны не предоставляют этим обладающим чувством справедливости гражданам права взять да предать вора смертной казни. Поэтому они поспешно разошлись: чем меньше неприятностей, тем лучше. Две тетки тоже быстро убрались, таща за собой мальчишку. Я глубоко вздохнул, испытав величие мертвеца и почитание его.