Три рэкетира - Ярослав Зуев

«Пускай и дальше не имеет», – рассудила Кристина.

– Я, Кристичка… поистине, – Вася пытался объясниться, выходило не очень. Вместо слов получались сплошные всхлипы, вздохи и причитания.

В продолжение следующих пяти минут Кристина окончательно убедилась, что никакого толку от Вась-Вася в ближайшие часа полтора ожидать не приходится. Поэтому она пустила в ход не раз опробованный на практике собственный метод успокаивания. Достаточно действенный и гораздо более гуманный, чем тривиальное отвешивание оплеух и затрещин. Пока Василий Васильевич шмыгал носом, она аккуратно расстегнула пуговицы на брюках мужа и по-хозяйски запустила руку в самую глубину его ширинки.

– Ой, – Василий Васильевич судорожно дернулся. Но, супруга успела добраться до цели и теперь крепко держала ее в руке. Бонасюк практически сразу перестал всхлипывать, совершенно забыв об истерике.

– Василечек, – прошептала Кристина. И, продолжая бесцеремонно орудовать правой, подтолкнула Бонасюка к ванной.

Спустя каких-то полчаса они лежали в постели, и Василий Васильевич, более или менее внятно излагал историю бедствий, обрушившихся на его голову за истекшие полторы недели. Начал с внезапного налета на сауну, закончил злоключениями на даче. Хотел поведать супруге о собственном аресте, уже собрался с духом, но… так ничего не сказал. Напутственные слова Следователя «ляпнешь кому и конец тебе» крепко засели в голове Василия Васильевича, и надо признать, сработали не хуже популярной в советскую эпоху «подписки о неразглашении». Так что о новых знакомых мужа – Следователе, Близнеце и их шефе полковнике Украинском, Кристина Бонасюк так ничего не узнала.

* * *

– Саня? А откуда у тебя такая штука? – Андрей вертел в руках старинный механический календарик. Металлический корпус не больше пачки сигарет, прикрепленный к металлической же подставке. Где-то внутри корпуса скрывалась ось, позволявшая вращать его руками. При каждом перевороте в маленьком забранном стеклышком окошке появлялась белая пластинка с очередной датой.

– Там внизу еще и месяцы меняются. Но уже, типа, вручную.

– Забавная штука, – Бандура нехотя вернул календарик обратно на кухонную тумбу.

– Есть предметы, которые приятно иметь дома, – задумчиво произнес Атасов. – Хотя, в сущности, они бесполезны. Или их легко заменить. Повесить, к примеру, настенный календарь. Еще и с голой жопой какой-нибудь мисс-Пустолаевка-92. Круто…

Андрей согласно кивнул.

– Почему, не знаю, – вел дальше Атасов. Он был уже здорово пьян, хотя и не так, как следовало ожидать, судя по количеству пустых бутылок под столом.

Кухонное окно за спиной Атасова давно стало чернее квадрата Малевича[68]– стоял поздний вечер. Раскидистый клен прямо за окном шелестел листвой на слабом вечернем ветерке. Он полностью отсекал свет, идущий из окон соседних домов, отчего легко можно было представить, что за окнами квартиры начинается настоящий лес.

– Когда держишь в руках такие вещицы, начинаешь понимать страсть, типа, коллекционеров к разным статуэткам, нэцке и всему такому прочему, – Атасов неопределенно махнул рукой, слов не хватило.

– Этот календарь у тебя от деда, Саша?

– Точно, – Атасов собирался кивнуть, но мышцы шеи выполнили команду с опозданием. Или сама команда пришла с задержкой, отчего голова спазматически дернулась, будто он собирался перебить ей посуду на столе.

– Саня?

– Порядок, Андрюша! Я умею пить, хотя в последнее время и теряю, частенько, координацию. Старею, типа. И потом, что эти козлы разливают в бутылки? Ты знаешь, а?

Андрей вынужден был признать, что не обладает такими сведениями.

– Если хочешь знать, – Атасов вернулся к прерванной мысли, – у меня есть десяток таких вот вещиц, оставшихся после стариков. Вот этот календарь – раз. Есть пара отрывных, тех, что на стену вешали. Видать, дед купил загодя, засунул далеко, типа, и забыл. Семьдесят второго года, если мне память не изменяет. Уцелели. Пережили, типа, свое время.

– Я такие календари помню, – признался в свою очередь Бандура. – На них праздничные даты красными чернилами печатали.

Атасов помедлил, собираясь с мыслями:

– У меня от деда пара вещей осталась… Особо мне дорогих. Трофейных, в основном. Губная гармошка… – Атасов откинулся на спинку мягкого уголка. – Подумать только, Бандура, какой-то фриц еще недавно, в сущности, дудел в нее где-то под Курском… Вспоминал родной Гамбург… Или еще там, что у них за города, типа? Кроме Гамбурга ничего на ум не приходит…

– А у меня немецкая каска была. Настоящая. Я ее в лесу нашел. Это когда у деда в Дубечках жил. С дыркой сбоку. Там, где висок.

– Вот-вот, – кивнул Атасов, – эхо войны. Нам, типа, представляется, будто давно война была, а на самом-то деле – вчера. Я как пацаном был – все мечтал пулемет найти. В моем детстве вполне реальные мечты.

– Дед говорил после войны в лесах горы оружия оставались… – увлеченно подхватил Андрей, – у нас в Винницкой области.

– И здесь тоже, – согласился Атасов. Как лето – Протасов на шашлыки обожает ездить. На Киевское море. Там берег высокий, сосны, песок. Красота, типа. А, между прочим, берег тот, не что иное, как Лютежский плацдарм. В 43-м с него Красная армия Киев брала… Вот море и вымывает из песка одно «железо» за другим. То бомбу авиационную, то мину. Или неразорвавшийся снаряд. За один сезон, типа, экспозицию для музея краеведческого собрать – раз плюнуть.

– Не собирают?

– Никому не надо, – Атасов отрицательно покачал головой. – Сейчас все сбором баксов озабочены…

– Потом, – продолжал он после перерыва, понадобившегося, чтобы подкурить очередную сигарету, – зажигалка у меня дедовская лежит. Настоящая «Zippo», а не фуфло из Гонконга. 43-й год. Дед из Манчжурии привез, когда в 45-м наши узкоглазым по кумполу надавали. С дарственной, типа, надписью, – Атасов напряг мозги, – «Майору Атасову. Память Харбина».

Андрей удивленно посмотрел на Атасова:

– Чего ты на меня пялишься, словно баран на новые ворота? Не мне, деду моему подписали.

– Это я понял, – смущенно признался Андрей, – он что, майором был?

– Тогда майором. А в отставку вышел генерал-майором… Я все хочу заправить ее. Руки не доходят. Туда вату, типа, смоченную бензином, совать нужно.

– Покажешь, Саня?

Атасов сделал было движение, чтоб подняться, но тяжело опустился на место:

– Не сегодня, а? На антресоли лежит. В коробке. Если я, Бандура, в нетрезвом виде с табуретки колдырнусь, то, пожалуй, вывихами не обойдется. Ты же не хочешь, в самом деле, чтобы я следующие полгода на костылях, типа, перемещался?