Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева

герб нашего рода. Столетиями будет напоминать он об умелых руках. Так бы и мне оставить навсегда в сердце Шарифат память. А я не могу сочинить всего несколько слов. Была бы у меня сноровка писать такие письма. А что я умею? Только петь, складывать стены да оставлять на них наш герб — родовой герб».

Хаджимурад сейчас был уверен, что неспособен написать и двух слов. Все, что приходило на ум, казалось невыразительным, бедным. Огорченный, недовольный собой, он медленно плелся по тропинке. Вдруг — «тварх!» — из-под ног Хаджимурада вспорхнули две птицы.

«Куропатки!» — определил он. Вспомнилась старая примета: «Вспугнешь куропатку — жди удачи в делах».

Хаджимурад усмехнулся:

— Уж эти приметы! Сколько мне их пересказал отец… А может быть, и правда придет на ум что-нибудь путное.

Незаметно он ускорил шаг и очутился в своем дворе.

Хаджимурад распахнул дверь. Жамалудин, сидевший у очага, поднялся навстречу сыну.

— Ты, услыхав о письме, побежал, как жеребенок, ужаленный оводом. Я ведь не знаю, что за письмо, откуда? Мог бы и поторопиться домой, рассказать мне.

— Прости, отец! Я обо всем забыл. Погулял немного. Какая сегодня звездная ночь! Выйди на минутку! — Хаджимурад легонько подталкивал отца к двери.

— Никуда я не пойду! Звездные ночи тысячи раз видел. А ты вот расскажи, что за письмо. Почему оно тебя переворошило?

Жамалудин не знал — радоваться ему или печалиться.

«Хаджимурад готов оторваться от земли, будто у него выросли крылья. Глаза блестят, как угольки в костре. Что-то важное в его жизни случилось. Но что?»

— Мы будем ставить в школе пьесу. Просили ее нам прислать, вот и получили. — Хаджимурад показал отцу конверт с пьесами.

— Хорошее дело, сынок, песни и пьесы. Но иногда я вижу, что тебя больше всего к веселью тянет, и у меня душа болит. Песни не накормят, пьесы не оденут. Это все интересные дела, но пользы от них чуть. По правде говоря, не выношу я этих артистов. Не мужское это дело — драть глотку да мазать лицо красками. В одном котле две бараньи головы варить не принято. Я хочу тебя видеть лучшим мастером рода. А чтобы быть лучшим, нужны не только умелые руки, но и знания. Сейчас и чабаны без грамоты никуда! Я мечтаю, чтобы ты окончил институт. Нет предела женской красоте, нет предела знаниям.

Хаджимурад внимательно слушал.

— Ты не беспокойся, отец, то, что ты мне с детства внушал, буду век помнить. И учиться в институте буду, если так хочешь, отец. Но без песен мне трудно…

— Нет, сынок, никогда я тебе не дам совета отказаться совсем от песни. Это — природный дар. Когда ты поешь, я сам забываю все огорчения. Особенно люблю «Письмо казака».

— Ну вот я тебе и спою ее, — весело сказал Хаджимурад.

В степи широкой разлилась река,

Как мне, пловцу, от бурных вод спастись?

Не ждет, не ищет счастье казака,

Как удальцу мне от невзгод спастись?

Ни месяца, ни звезд в полночный час.

Темно, пятак уронишь — не найдешь.

У светлокосой — родинка меж глаз,

Ни мылом, ни песком не ототрешь!

Хаджимурад пел, а Жамалудин горестно вздыхал. «Не хотелось бы, чтобы ты пением прославился. Но что поделаешь? Талант».

Хаджимурад подпрыгнул, достал рукой бревно на потолке.

— Я, отец, сегодня лягу на веранде…

Жамалудин усмехнулся.

— Ох, мерещится мне, что ты будешь спать на небе, под голову положишь месяц!

— А что, и попробую! Ничего нет невозможного, — пошутил Хаджимурад. — Еще и облаком накроюсь.

— Не спеши, сынок! Раньше времени кукарекающий петушок, потом кудахчет.

— А ты мне ответь — ты всегда был такой спокойный? Неужели никогда не мечтал достать луну с неба?

— Все было в моей жизни, сынок. Не хочу, чтобы ты повторял мои ошибки…

Лицо Хаджимурада омрачилось.

— Спокойной ночи, отец, — сказал он сухо.

Жамалудин сделал вид, что не заметил неудовольствие сына.

— Дай бог тебе счастливого рассвета! — смеясь, сказал он. — Желаю проснуться на своей постели. На земле упадешь — обопрешься о землю. А за облако, боюсь, не удержишься!

Жамалудин не любил, когда Хаджимурад ночевал на веранде. Он привык слышать дыхание сына рядом. Никак не мог забыть о том времени, когда Хаджимурад, маленький, спал в его постели. Утром, видя головенку сына на соседней подушке, Жамалудин был счастлив — ему улыбался весь мир. Но сегодня Хаджимурад улегся на веранде, и на сердце Жамалудина неспокойно.

«Сколько раз я ему говорил — ложись в доме, а он не слушается. Такой же у него характер, как у меня — упрям очень! Чем настойчивее ему что-нибудь запрещаешь, тем тверже он стоит на своем».

Жамалудин тихонько открыл окно, так положил подушку, чтобы можно было лежа видеть Хаджимурада. Ворочался с боку на бок, но сон, будто забыл тропинку к нему. Жамалудину все казалось: сегодня он что-то потерял…

С веранды донесся шорох. Жамалудин увидел: Хаджимурад поднялся с постели, постоял, прошелся, пошатываясь, до лестницы, вернулся, лег опять. Жамалудина охватил страх. Он слышал от кого-то: у школьного сторожа Хирача дедушка Мухамед был лунатиком. Что это такое, толком Жамалудин не знал. Говорили, что Мухамед вставал ночью, перелезал с крыши на крышу, прыгал со скалы на скалу. И его нельзя было окликнуть — от звука голоса лунатик мог проснуться и разбиться. Жена Мухамеда об этом не знала и ночью, увидев, что мужа нет, вышла на веранду. В это время он как раз прыгал с крыши своего дома на соседнюю. «Мухамед!» — окликнула женщина. Он обернулся, упал на землю — сразу насмерть разбился…

Жамалудин поежился — так ему стало страшно.

«И что это такие глупые мысли в голову приходят?!» Он приподнялся, чтобы посмотреть — спокойно ли спит сын. Постель Хаджимурада была пуста.

Стараясь не скрипеть дверью, проскользнул на веранду — в окне другой комнаты горел свет.

«Без сна чего только не примерещится».

Жамалудин тряхнул головой. Россказни о лунатике показались глупой сказкой.

«Хаджимурад уроки готовит. После школы работал, потом гулял».

Отец прокрался к окну. Хаджимурад, сидя перед зеркалом, что-то писал. Провел рукой по волосам, встал со стула, прошелся по комнате, держа перед глазами листок. Сначала он улыбался, постепенно улыбка исчезла с его лица. Видно было: написанное ему не нравилось.

«Опять играет в артиста. Ох, лучше бы он ночью спал», — недовольно подумал отец.

Жамалудин потоптался, махнул рукой, вернулся в свою комнату. Сон не шел. «И что это он пишет? Что пишет?!»

«Любовь. Это любовь! Не зря все эти пьесы, песни, ночные прогулки… То сын весел, то мрачнеет… Кто же эта девушка?»

Жамалудин