Мы будем на этой войне. Не родная кровь - Сергей Лобанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всё это для Ивана стало чуждым и далёким. Он без всякого сожаления отвернулся от изуродованного войной безобразного мира.
* * *
Бои за город и по всему фронту продолжались. Войска Объединённой Оппозиции в долгой обороне измотали федеральные силы. За это время, по распоряжению руководства Оппозиции, в тылу сформировались и чему-то обучились свежие бригады. Их снабжали из-за границы всем необходимым, что так охотно поставляли жадные до российских природных ресурсов транснациональные корпорации, ждущие, когда эти чёртовы русские перережут друг друга.
Вскоре резервы бросили в бой.
Измотанные в наступлении войска федералов начали пятиться, злобно огрызаясь, надеясь на скорую помощь от центра, чтобы насытить страшную мясорубку войны…
В России мужичья много. Чего его жалеть? Бабы ещё нарожают.
* * *
Красноярск, превратившийся в развалины, федералы оставили.
Линия фронта передвинулась на запад на сотню километров, а где-то и больше. Оттуда до оставшихся в городе, конечно же, не доносились отзвуки канонады, зато шёл бесконечный поток раненых.
Недавняя передовая стала тылом.
Писари отложили автоматы и взялись за составление списков погибших и пропавших без вести.
Похоронные команды привычно выполняли свою скорбную работу, давно ставшую для них рутиной. Хоронили и своих и чужих без разбору – смерть всех примирила.
Длинные ряды траншей копали экскаваторами, а где-то и вручную, на заброшенных полях бывшего Берёзовского совхоза. Земля мягкая, места много – город-милионник захоронить можно и ещё останется.
Возле одной из траншей, сдавая задом, потихоньку двигался самосвал. Следивший за ним солдат, громко свистнул, ненадолго опустив закрывающую нос и рот повязку из куска камуфляжной ткани
– Ну и вонища… – пробормотал он, поправляя повязку.
Машина остановилась. Водитель, тоже с повязкой на лице, выглянул из кабины.
– Нормально? – спросил он, обращаясь к солдату.
– Пойдёт! Вываливай.
Кузов начал подниматься, из него мягко посыпались тела мертвецов – голые, лишь некоторые в грязной, изодранной и уже не пригодной к носке одежде. Все как один босые. Многие со страшно чернеющими ранами и тёмными следами потёков давно свернувшейся крови…
Не опуская кузов, самосвал тронулся чуть вперёд, специально дёргаясь на включенной скорости и тормозах, отчего задний борт несколько раз с лязгом стукнулся о кузов.
Больше никто не выпал.
– Опускай! – крикнул солдат.
Кузов опустился, самосвал уехал.
К солдату приблизились ещё несколько человек – все в повязках, и остановились, хмуро глядя на сваленные в кучу тела.
– Не стоим, сбрасываем и закапываем быстрее! – скомандовал подошедший вместе со всеми сержант. – И так вонь невыносимая!
Бойцы попарно принялись растаскивать кучу, за руки и за ноги хватая мертвецов и оттаскивая их к траншее, где раскачивали пару раз для удобства, а то и сразу скидывали вниз, совсем не заботясь тем, как там тела упали.
Руки солдат защищали рабочие рукавицы. И всё равно иногда конечности мертвецов выскальзывали из захватов. Тогда бойцы вяло матерились, снова хватались и тащили тела дальше.
Один могильщик, вероятно, самый сообразительный, пользовался длинным стальным крюком, втыкая заострённый загнутый конец в тела мёртвых, после чего волок их по земле, ногами спихивая в траншею…
Он делал это равнодушно, с какой-то обыденной привычностью, ничуть не волнуясь как минимум неэтичностью своего поведения.
Никто из товарищей не говорил ему, что нехорошо это, нельзя так. Они монотонно и уныло выполняли приказ по захоронению погибших. Процесс выполнения приказа никого не интересовал. Нужен был быстрый и положительный результат по избавлению от трупов, чтобы не допустить массовых болезней и даже эпидемии.
Как только всё было закончено, все взялись за лопаты и быстро закидали землёй эту часть траншеи, после чего бойцы отошли в сторонку и меланхолично растянулись в тенёчке под растянутым на палках тентом, спасаясь от палящего солнца.
Примерно через час самосвал вернулся гружёным.
По случайному стечению обстоятельств тела братьев захоронили рядышком. Они так и лежали друг за другом: Андрей Николаевич Савельев, Фёдор Павлович Трошин, Иван Петрович Никитин.
Никаких крестов, памятников и даже табличек. Безымянное массовое захоронение.
Разделённые жизнью, разные и противоречивые, они всё равно оказались вместе, примирённые Смертью.
Даже с не родной кровью они всё равно оставались братьями.Россия. 2017 год. Начало осени. Палаточный лагерь беженцев.
Беженцы вышли на копку картофеля. Его в массовом порядке сажали по весне, на вскопанных вручную участках, нарезанных руководством лагеря в заброшенном поле. Каждый брал земли, сколько хотел. Проросшие саженцы давали всем. Тыловики позаботились об этом.
Потом, когда в городе и в окрестностях шли тяжёлые бои, люди выходили на прополку и окучивание корнеплодов. Все боялись, что мирный труд пропадёт впустую – здесь тоже могли появиться войска и устроить бойню.
Но Судьба смилостивилась над людьми жившими и без того в нелёгких условиях.
Бои обошли их стороной.
Картошка уродилась хорошей.
Истосковавшаяся землица дала богатый урожай, приближающаяся зима уже не пугала голодом.
Военные помогали утеплять палатки. Беженцы стоически терпели жару в них, понимая – она ненадолго, скоро придут трескучие морозы. К ним готовились загодя, роя подвалы под будущий урожай, заготавливая дрова.
По неизбежным слухам все знали: возвращаться в город бессмысленно. Его просто нет. Продолжать жить и надеяться на лучшее придётся здесь.
Елена, вдова Никитина Ивана, не знавшая о том, что стала ею, продолжала надеяться на встречу с мужем и сыном. Она неоднократно, как и многие-многие другие, обращалась в миграционную службу в надежде узнать хоть что-то. Там её и всех обратившихся, не нашедших родных и близких, успокаивали и советовали набраться терпения.
Елена терпеливо ждала и верила.
Она приходила к большой палатке миграционной службы, где постоянно собиралось много народу. Дожидалась своей очереди, заходила и спрашивала о сыне и муже.
Женщины всякий раз перебирали какие-то бумаги и отвечали:
– Пока ничего нет. Приходите через неделю, пожалуйста. Может, что-то будет.
– Хорошо. Я зайду обязательно. До свидания, – отвечала Елена, сдерживая слёзы, не понимая: никто не станет искать людей, воюющих на стороне врага…
И уходила, чтобы раз за разом возвращаться сюда ровно через семь дней.