Домино - Росс Кинг

Потом сэр Эндимион изготовился приступить ко второму рисунку. Мой брошенный второпях халат так и лежал на полу. Я потянулась было за ним, но гость меня удержал. И заговорил о том, что нагота — сама по себе одежда или, вернее, «антиодежда»; быть обнаженным — значит быть самим собой, без личины. Тем не менее на протяжении всей речи он, как ни странно, пребывал одетым: штаны, жилет, щекочущий галстук — все оставалось на месте. Ради постельного действа он расстегнул, ну, может быть, две-три пуговицы, не больше. Да что, он даже башмаки свои не снял: пряжки стучали о спинку кровати, а каблуки ерзали по простыне… Что ж, ведь не все философы следуют собственному учению, не так ли?

— Остальное вы знаете, — заключила Элинора, — или теперь обо всем догадываетесь. Спустя два дня он забрал меня от миссис Кук. За тяжелой завесой я различила звяканье монет. Меня купили, как покупают фрукты, травы и корешки на рынке за моим окном. Меня препроводили сюда. Как давно это было — не помню. Может быть, годы назад. Сколько я зим провела, дрожа, в этой комнате? Две? Три?

— Но почему вы не искали способа бежать из этого заточения?

Светлые локоны Элиноры затрепетали, будто осенние листья под налетевшим ветерком, и она невесело рассмеялась.

— А куда мне бежать, сэр? Обратно в Ковент-Гарден? Или опять к моему мерзкому жениху, сыну сквайра — мистеру Уэгхорну? — Я ничего не ответил, но вскоре лицо ее прояснилось. — На самом деле я не могу бежать — да и не хочу. Я нужна сэру Эндимиону. Да, я верю, что он меня любит, а я, — закончила она с победной ноткой в голосе, — я люблю его.

Сомнение, должно быть, проложило у меня на лбу глубокие борозды. Все сказанное Элинорой, подумалось мне, следует отнести на счет заблуждений сердца, всегда готового соучаствовать в обмане. Но сейчас, заметив мою скептическую гримасу, она поспешила привести доказательства того, как глубоко чтит ее мой хозяин.

— В прошлом году, — начала Элинора, — мистер Уэгхорн, мой суженый, ворвался сюда с целью, как он выразился, меня «вызволить». Каким образом он меня отыскал, понятия не имею. Но его положение к тому времени сделалось совершенно отчаянным и требовало, вне сомнения, отчаянных мер. Он не мог склонить к браку, что меня не удивило, ни одну женщину. Это было бы для него не слишком большой потерей, если бы в самый разгар его неудачных попыток сватовства его старший брат — наследник сквайра Уэгхорна — не сверзился с лошади и не расколол себе череп о пень в лесу, где он преследовал лисицу. Старик Уэгхорн назначил тогда своим предполагаемым наследником женатого племянника — с условием, что притязания последнего потеряют силу, буде здравствующий сын Уэгхорна — иначе говоря, некогда соискатель моей руки — женится и обзаведется собственным сыном. Теперь, поскольку племянник питал к нему острейшую ненависть, встречавшую самую пламенную взаимность, младший Уэгхорн не мог — в случае, если его враг станет наследником, — рассчитывать и на ломаный грош, а не то что на ту хибару, в которой он проживал.

В один прекрасный день, под давлением всех этих неблагоприятных обстоятельств и мрачных видов на будущее, после особенно бурного объяснения с предполагаемой супругой и под воздействием громадного количества эля, Уэгхорна обуяла необузданная решимость. Просидев почти до полудня в таверне возле Чаринг-Кросс (безумные поиски привели его в Лондон), он явился ко мне и неистово забарабанил в дверь — к несчастью для меня, как раз в отсутствие сэра Эндимиона. Я по глупости позволила ему войти, и он без лишнего шума схватил меня за руки и попытался впихнуть в поджидавшую у выхода карету. Я ухитрилась высвободиться и взбежать вверх по лестнице, но этот свирепый зверь преследовал меня по пятам, спьяну посылая мне в спину проклятия, которые я не осмеливаюсь повторить. Он поймал меня на верхней ступени и, без сомнения, утащил бы обратно в свою деревенскую берлогу, если бы неожиданно не вернулся сэр Эндимион.

— Какое грозное зрелище он явил собой! — Элинора на миг прикрыла глаза, и лицо ее осветилось лучезарной улыбкой. — Уэгхорн выпустил меня из лап тотчас же, — продолжила она. — Кураж покинул его быстрее, чем я предполагала. Он что-то мямлил — не то извинялся, не то желал объясниться, но сэр Эндимион уже обнажил шпагу и с угрожающим видом двинулся ему навстречу. Уэгхорн заныл еще громче и невнятней и начал поспешное отступление. Пятясь вверх по лестнице, он угодил сапогом в провал, где отсутствовала ступенька; это заставило его рвануться вперед, к основанию лестницы, и он рухнул туда — прямо на острие шпаги сэра Эндимиона, пронзившей ему грудь.

Я с трудом сглотнул, прежде чем нарушить паузу.

— Рана оказалась смертельной?

— Увы, нет. Этот мерзавец дышит и по сей день.

— Это был несчастный случай, — выговорил я, едва не поперхнувшись и недоумевая, почему сердце у меня часто заколотилось, в животе заныло, а кончики пальцев онемели. — Сэр Эндимион, конечно же, не намеревался…

— Намеревался его убить, — сердито откликнулась Элинора, встряхнув желтыми волосами. — Ничего другого сэр Эндимион не собирался сделать, как именно его прикончить. Он повторял мне это тысячу раз.

Я молчал, раздумывая над этими словами. Даже с учетом утверждений Стаббза я не в силах был отделаться от мысли, что они ставят под сомнение всю изложенную Элинорой историю, делаясь теми немногими камнями, на которых держится весь замок: Достаточно их вынуть — и на месте обрушившегося сооружения останутся только пыль и груда обломков. Меня мучил вопрос: а что, если все мной услышанное — чистейшей воды небылица, выдумка, фантазия Элиноры, которой она тешила себя в долгие часы, проведенные в мансарде. Потом меня вдруг осенило.

— А ваш поклонник? — спросил я, отложив кисти и краски в сторону. — Что с ним?

В лице Элиноры выразилась печаль — и вскоре ей снова потребовалось воспользоваться носовым платком.

— Больше я его не видела, — нашла она, наконец, в себе силы ответить, — с того самого первого дня, когда он предательским образом поселил меня под кровом миссис Кук — под кровом публичного дома. И все же, глупышка, в те вечера, которые я проводила у окна, выходившего на площадь, я то и дело его высматривала в надежде, что однажды не только в воображении, а наяву увижу, как он бежит ко мне через площадь, восклицая: «Элинора, Элинора, ради Бога, прости меня, я никогда больше тебя не брошу!» А я ему в ответ: «Роберт, Роберт, любовь моя…» Но увы, увидеть его снова мне больше не довелось.

Да, подумал я, возможно, что так. Я, однако же, его видел — видел, со всей несомненностью, причем не так давно: Элинора показывала мне миниатюру, с которой не расставалась все эти годы, и слезы даже самой горькой обиды не сумели смыть (а мода не поколебала привязанность моей натурщицы) черты франта в обшитой золотом треуголке, чья рука, затянутая в тонкую белую перчатку, довольно кокетливо подпирала щеку ее обладателя.

Мое величайшее изумление от сделанного открытия вряд ли убавилось, когда по возвращении на Хеймаркет я обнаружил новое письмо от Пинторпа: во всяком случае, оно вызвало у меня не меньшее замешательство, чем полученное неделю назад.