Русская армия между Троцким и Сталиным - Леонид Млечин

Карл Радек писал, что, когда гибла старая царская армия, военный министр в правительстве Керенского генерал-майор Александр Иванович Верховский предложил отпустить старшие возрасты и влить в армию молодых людей: «Когда мы пришли к власти и когда окопы оказались пустыми, многие из нас предлагали то же самое. Но нельзя было в бегущую царскую армию вливать новые силы. Две эти волны друг друга перерезали и распыляли. Старая армия должна была умереть».

В апреле 1918 года в кабинете Подвойского собрались бывшие царские офицеры, чтобы разработать план реорганизации армии. Радек свидетельствует: «Троцкий — я помню, великолепно помню эту сцену — в продолжение многих дней прислушивался к их планам молча. Это были планы людей, не понимающих переворота, на их глазах происшедшего. Они не понимали перемен, которые произошли в человеческом материале, на котором строится армия. Выслушав все предложения, Троцкий выдвинул собственное: создание добровольческой армии. Военные молчали, но считали это бесполезной затеей».

Военные считали, что армия может быть построена только на началах общеобязательности, на началах железной дисциплины. Они не понимали, писал Радек, что «крестьянина и рабочую массу можно будет только тогда снова призвать под военные знамена, когда опасность смерти будет смотреть в глаза народным массам.

Ни на минуту не допуская мысли, что добровольческая армия может спасти Россию, Троцкий строил ее как аппарат, нужный ему для создания новой армии. Но если уже в этом выражался организаторский гений Троцкого, смелость его мысли, то еще более яркое выражение она нашла в мужественном подходе к идее использования военных специалистов для строения армии».

Троцкий в армии не служил и о военном деле имел весьма относительное представление. Но он умел учиться и сразу обратился за помощью к тем, кто дал ему правильные советы. Троцкий сразу занял принципиальную позицию: военными делами должны заниматься профессионалы, то есть кадровые офицеры.

Белая и Красная армии по социально-сословному составу не слишком различались. В Белой армии три четверти составляли крестьяне, рабочие и казаки. В Красной крестьяне составляли те же три четверти.

До революции армейское и флотское офицерство не очень интересовалось политикой. В дни Февральской революции они поддержали свержение царя, считая, что это неизбежно и этой неизбежности следует подчиниться. Многие из них считали, что нельзя идти против народа. Это привело их в Красную армию.

В Белой армии было сто тысяч офицеров, в Красной немногим меньше — семьдесят пять тысяч.

Причем в РККА служило даже больше выпускников Николаевской академии генерального штаба, чем у белых. Поступить в академию было очень сложно, ее выпускники получали прекрасное образование, считались элитой российской армии и быстро занимали высшие командные посты. По мнению военных историков, офицеры-генштабисты внесли заметный вклад в победы Красной армии.

Историк Сергей Константинов приводит такой факт: начальником штаба у одного из самых видных полководцев Красной армии Михаила Васильевича Фрунзе был генерал Николай Семенович Махров, а начальником штаба у Врангеля служил генерал Петр Семенович Махров, то есть братья сражались друг с другом. В штабе Тухачевского, наступавшего на Варшаву, служил Николай Владимирович Соллогуб. А в штабе Пилсудского, оборонявшего Варшаву, — двоюродный брат граф Владимир Александрович Соллогуб.

Правда, Деникину офицеры служили все-таки с большим удовольствием, потому что в Белой армии их не унижали так, как в Красной.

Николай Ильич Подвойский вместе со старым большевиком Константином Степановичем Еремеевым разработали декларацию прав солдата. Ее рассмотрел Совет народных военных комиссаров (коллегия наркомвоена), а 16 декабря 1917 года за подписями Ленина, Крыленко и Подвойского были опубликованы декреты «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и об организации власти в армии». Власть в армии передавалась солдатским комитетам. Солдаты получили право выбирать себе командиров.

Крыленко самокритично писал: «Конечно, тут не обошлось без тяжелых эксцессов, страданий для части ни в чем не повинного младшего офицерства, повсеместно смещенного солдатами с должностей и поставленного на уровень рядовых; самоубийства офицеров, брошенных в землянки, приставленных конюхами, кашеварами и т. д., эпидемией прошли по армии, но зато революция была поставлена на ноги в армии».

Но очень быстро большевики столкнулись с тем, что такая армия воевать не может, потому что это была не армия, а толпа.

Французская разведка, докладывая в начале января 1918 года в Париж о ситуации в России, отмечала:

«Народные массы хотят мира любой ценой, полагая, что он немедленно покончит с нищетой и обеспечит легкую жизнь. Желают, ничего в этом не понимая, раздела всего и полного равенства без офицеров в армии, инженеров на фабриках и т. д.

Опьянены громкими словами, в которых совсем не разбираются: «демократический мир», «право наций на самоопределение», «без аннексий и контрибуций»… Единственный стимул — боязнь побоев. Только палка в твердой руке заставит маршировать тысячи».

24 сентября 1918 года член Реввоенсовета 1-й армии Сергей Павлович Медведев писал Ленину о положении на фронте борьбы с чехословаками:

«Я убедился, что у нас есть толпы вооруженных людей, а не крепкие воинские части. Зло, которое причиняли эти толпы делу борьбы с чехословаками и белогвардейцами, прямо неописуемо. Как только они занимали какую-нибудь деревню или село, они вызывали своей неорганизованностью и распущенностью величайшее озлобление всего населения.

Всякий мало-мальски самостоятельный житель и его дом рассматривался как белогвардейское пристанище и подвергался и явному, и тайному ограблению. Самовольные захваты лошадей, фуража, продуктов питания, обыски в домах и при этом грабеж…

Во всех этих вооруженных толпах не проявлялось никакого понятия о дисциплине, о подчинении командному составу во время операций. Сам же командный состав оказался настолько слабым, безвольным, терроризированным негодными элементами части, что не он командовал частями, а его части тянули, куда хотели.

Даже самые стойкие и решительные из них собирались порою бежать, чтоб не нажить себе горя… Каждую минуту можно было ожидать, что все дело борьбы рухнет безвозвратно…

Части нашей Красной Армии формировались в различных местах и совершенно по-разному. Большая часть из них состоит из добровольцев. Никакой военной выучке они не подвергались, и поэтому слишком трудно совершать с ними военные операции. Они могут совершить партизанский набег, но чуть только попадут под военный, а не под партизанский огонь — они обнаруживают всю слабость свою и панически бегут от жалкой горстки опытного противника…

У нас есть некоторое количество честных бывших офицеров. Они знают, что нужно сделать, чтобы превратить нашу борьбу в борьбу военную, но сделать это, по их характеру, им не дано. Те же из них, кои могли бы это сделать, терроризированы негодным в военном отношении, а часто и в моральном, элементом…».