Косые тени далекой земли - Осака Го

Перегнувшись через перила, Маталон наблюдал с верхнего этажа за двумя японцами.

Один из них был Кадзама. Второй тоже был ему знаком – он видел его вчера вечером в «Лос Гатос». Он задел Маталона рукой, когда тот выходил из кабака, чтобы последовать за Хоакином до его логова. Вроде бы он представился следователю как Рюмон.

Когда шаги японцев затихли, Маталон спустился по лестнице в комнату Хоакина.

Минут десять назад, когда Маталон пришел к Хоакину, из приоткрытой двери доносились голоса. Он не ожидал, что его опередят, и ему было досадно.

Однако, прислушавшись к разговору внутри, Маталон понял, что выиграл больше, чем проиграл. Пожалуй, японцы даже облегчили ему задачу. Теперь нужно было разок нажать на Хоакина, и дело с концом.

Маталон вошел в комнату и тихо запер дверь на ключ.

Хоакин, сжавшись в комок, сидел в кресле-качалке. Отодвинув стол, Маталон встал рядом, возвышаясь над Хоакином. В комнате витал какой-то странный запах, и Маталон невольно сморщился.

Почувствовав его присутствие, Хоакин приоткрыл глаз.

Увидев Маталона, он насупился:

– Ты кто еще такой? Если вор – напрасно стараешься. Брать у меня нечего.

– Ничего я брать у тебя не собираюсь – кроме того, что у тебя в голове.

Хоакин оскалил зубы в усмешке.

– В голове тоже хоть шаром покати. Только что приятели приходили и все унесли подчистую, – проговорил он и протянул руку вперед. Стола перед ним, однако, не оказалось, и его пальцы наткнулись на пустоту.

Он попытался приподняться, но Маталон усадил его обратно грубым тычком в грудь. Кресло со скрипом закачалось.

– Да что ж ты делаешь-то? А ну уходи отсюда. Я хочу выпить и поспать.

– Ответишь на мои вопросы – и напою тебя, сколько ни запросишь. А если спать хочешь – могу и это устроить. Уложу тебя хорошенько – вообще не проснешься.

Хоакин беспокойно заморгал единственным глазом.

– Что ты узнать-то хочешь? У такой старой развалины?

– Про золото Орлова – что ж еще?

Хоакин удивленно раскрыл рот и уставился на Маталона.

– Золото Орлова?

– Оно самое. Про золото Орлова, которое украл Болонский. Давай выкладывай, о чем ты пел вчера вечером, а я послушаю. Если поплыть вниз по большой реке, где-то там спрятано золото, которое украл русский. Так ты пел, правильно?

Лицо Хоакина скривилось в ужасе.

– Эта песня… да нет в ней ничего. Просто слышал ее в молодости, вот и спел по памяти.

– Врешь. Мне известно, что ее издавна поешь только ты. Эта песня – твоя, это уж точно. Ты помог Болонскому припрятать орловские золотые слитки. Я знаю всю историю. Если тебе жизнь дорога, советую выкладывать все как было.

Хоакин будто окаменел.

– Болонский… Гильермо… Оставьте меня в покое, – проговорил он захлебывающимся голосом и исступленно замахал руками и ногами. В его движениях было что-то жуткое, будто он пытался стряхнуть что-то с себя.

Маталон надавил на него, вжимая в кресло.

Гильермо? Он вспомнил, что в рассказе Жаботина фигурировало это имя. Судя по тому, что он подслушал, стоя за дверью, Гильермо тоже участвовал в сокрытии золота.

Тот японец, Рюмон, что ли, он тоже все твердил про этого Гильермо. Может, они тоже охотятся за орловским золотом?

Маталон угрожающе вынул нож:

– Давай говори, у какой реки и в каком месте ты спрятал золото? И не забывай – долго ждать ответа мы не любим – ни я, ни мой ножичек.

– Не знаю я, ничего не знаю.

Хоакин не сводил с ножа безумного взгляда. Маталон приставил острие ножа к повязке на левом глазу. Повязка была круглая, кое-как вырезанная из тряпичной клейкой ленты, и была просто наклеена на глазницу. Она уже наполовину отклеилась и едва держалась.

– Перестань, прошу тебя.

Маталон слегка надавил ножом на повязку:

– Да не беспокойся ты, Хоакин, этот глаз у тебя все равно не действует, так? Лучше подумай, что будет, если пропадет и второй глаз, мой тебе совет.

Лицо Хоакина сделалось мертвенно-бледным. Он тяжело дышал.

Маталон нажал на рукоятку, и лезвие на четверть прошло внутрь. Вдруг он остановился. Острие наткнулось на что-то.

Ощущение было какое-то странное. Что у него там, стеклянный глаз, что ли?

Маталон осторожно вытащил нож из глазницы и содрал повязку. Хоакин застонал.

В открывшейся глазнице что-то лежало. Маталон запустил пальцы внутрь и вытащил это. В руке оказался сверточек из промасленной бумаги.

– Отдай! Это мое! – Хоакин исступленно заметался.

Маталон приставил колено ему к груди и безжалостно прижал его.

Не меняя позы, он развернул сверток.

Внутри оказался старый кулон странной формы и надорванный клочок бумаги.

Такой кулон он уже видел. Да, такой же точно кулон висел на шее у Рюмона вчера вечером, в «Лос Гатос». Рюмон упоминал о нем только что в разговоре с Хоакином. За этим что-то крылось.

Он развернул клочок бумаги. На нем было нарисовано русло реки.

Маталон довольно усмехнулся.

Это была карта места, где спрятано золото. Вот он где ее держал!

– Ну, говори. Что это за… – начал он и замолк.

Убрал ногу с обмякшего тела Хоакина. Потряс его немного, но тот не шевельнулся. Правый глаз закатился, и виден был лишь белок.

На всякий случай приложил ладонь к носу.

Хоакин не дышал.

Синтаку Харуки был в прекрасном расположении духа.

Он не только уплатил за ужин – он посадил Кадзама Симпэй рядом с собой в машину, отвез его до самого пансиона и простер свое радушие настолько, что с улыбкой пожелал ему спокойной ночи. Поведение Синтаку, который до сих пор относился к гитаристу весьма и весьма настороженно, было совершенно необъяснимым.

Когда Рюмон Дзиро высунулся из окна отъезжавшей машины и посмотрел назад, он увидел, что Кадзама будто прирос к месту, ошеломленно глядя им вслед.

Тикако- Кабуки тоже обернулась и захихикала.

Заметив их реакцию, Синтаку проговорил, не отрывая рук от руля:

– Знаете, этот бродяга – безобидный, в целом, типус. Страну он знает отменно. Не могу сказать, что он из тех, кому можно на все сто довериться, но… Вдруг по работе он мне пригодится?!.

Выйдя из пансиона, где жил Хоакин эль Оро, Рюмон и Кадзама заехали в контору рекламного агентства «Дзэндо» и присоединились к ожидавшим их там Синтаку и Тикако.

Тикако сказала, что вместе с Синтаку побывала в музее Прадо. Услышав, что Ханагата Риэ не придет, она была несколько разочарована.