Рейд. Оазисы. «Выход» - Борис Вячеславович Конофальский

– Ну, я догадывался, что всем этим делом кто-то интересуется, и решил, что если кто-то захочет её заполучить, то будет ловить меня на реке. Поэтому пробирка в Соликамск поехала по суше, – Горохов говорил это с удивительным спокойствием. Именно это его спокойствие вызывало у людей веру в его слова, именно это спокойствие отделяло его от смерти.

– И как же ты узнал, что за вами наблюдают? – вдруг спросил капитан лодки.

– Интуиция. Я такое обычно чувствую.

– Ты глянь, какая чувствительная сволочь, – восхитился им здоровяк-стюард.

– Интуиция… Почувствовал… Горохов, не делай из меня дуру, – не поверила Людмила.

– Ну, я видел человека, который, как мне показалось, следил за погрузкой транспорта на лодку, – врал Андрей Николаевич. – Уже тогда понял, что, возможно, нас будут поджидать с результатами, Вот и решил перестраховаться с сухопутной доставкой.

– Путь по степи намного опаснее, чем по воде. Ты бы не рискнул, – заметила Люсичка.

– Для вас, Людмила Васильевна, путь по степи, конечно, опасен, но для казаков – нет, степь их дом. Я уверен, они довезут пробирку до Соликамска в целости и сохранности.

Людмила молчала. Кажется, она ненавидела его. А уполномоченный не мог понять, верит она ему или нет. Поэтому не знал, что теперь будет, и прекрасно понимал, что находится на самой черте. На той самой черте, что отделяет жизнь от смерти.

А женщина думала. И все мужики молча ждали, что она решит.

Глава 43

Горохов даже не видел, он буквально правой щекой ощутил, как рука капитана полезла под пыльник. Оставалось только гадать, зачем.

«Хреноваты дела…».

Горохов едва удержался, чтобы не скосить на капитана глаз. Ему нужно было, что называется, «держать лицо».

«Спокойно… спокойно… Люсичка смотрит на меня не отрываясь. Не нужно давать ей возможность усомниться в моих словах!»

Раз, два, три, четыре… Он не видит лица женщины, она, наверное, по-прежнему красива. Красива и беспощадна.

Пять, шесть, семь, восемь… Эти секунды тянулись и казались бесконечными: они не нашли пробирки даже со своим волшебным прибором, и теперь были готовы или начать пытать его, или…

Девять, десять, одиннадцать… Плюнуть на вещество, раз не получилось, и просто убить его, чтобы замести следы.

Двенадцать, тринадцать… Нужно было что-то предложить ей, дать наживку, чтобы она поверила в то, что сможет добраться до вещества, и заодно чтобы он мог выбраться из этой ситуации.

Поэтому Андрей Николаевич произносит:

– Людмила Васильевна. Если я не заберу пробирку в течение семи дней, то её отдадут в Трибунал. Так что вам без меня до неё не добраться.

Она ответила не сразу… Люсичка по кличке Проказа всё ещё думает… О чём? С женщинами не угадаешь…

«Лишь бы не начала опять вспоминать, что я с нею неучтиво обошёлся… два раза. Для таких целеустремлённых и заносчивых женщин – это память на всю жизнь! Они такого не прощают. Впрочем, она не дура; если воззвать к её разуму и он возьмёт верх над её бабскими закидонами, если предложить ей то, чего она так хочет, с ней снова можно будет вести дела. Так что…».

Да, у него были некоторые шансы… Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… И только выдержав по меньшей мере четверть минуты, она всё-таки говорит:

– С тобою, Горохов, ни о чем нельзя договориться. Я два раза с тобой договаривалась, ты два раза меня кидал. Считаешь, что мне нужно продолжать нарываться на твои фокусы?

– Так складывались обстоятельства. Вы сами, не хуже меня, понимаете, что я ни в одной из сложившихся ситуаций, о которых вы вспоминаете, не мог поступить иначе. Теперь же всё в ваших руках, Людмила Васильевна. Вещество…, – он на секунду замолчал. – Оно теперь, по сути, моё. Я взял его у Кораблёвой, когда она была уже мертва. Сколько его в пробирке, никто, ну, разумеется, кроме нас с вами, не знает. Мне кажется, его можно поделить на две части. Институт получит своё, вы своё, я своё. На этот раз все могут остаться довольны.

Он по-прежнему не видел её лица, но чувствовал, как поменялась атмосфера в каюте. Теперь она думала о возможном успехе её дела. Теперь ей нужно было только позабыть про прошлые обиды.

– Сколько там вещества? – наконец спрашивает она.

Горохов показывает ей расстояние между большим и указательным пальцем:

– Ну, наверное… в пробирке… чуть меньше двух сантиметров.

– А как выглядит вещество?

– Никак, как чистая вода, только очень густая. Почти не перетекает по пробирке. Если её повернуть – медленно сползает.

Она открывает никелированную коробочку и достаёт оттуда похожий на уголёк кусочек чёрного дерева. Вертит его в руках и спрашивает:

– Это ты нашёл «выход»?

– Да.

– Как ты везде успеваешь, Горохов? Как?! – она, кажется, опять злится. – Я ищу «выходы» годами, таскаюсь по пустыне годами, бегаю за любыми новыми материалами и не могу найти, а ты, где ни появишься, и на тебе – сразу удача.

– Мне всё это не нужно… Век бы не видеть эти все ваши «выходы» и всё это ваше зверьё, даргов и всю пустыню. Вы думаете, Людмила Васильевна, что я попёрся бы в семидесятиградусное пекло по своей воле? И потом ещё вернулся туда – из спортивного азарта, что ли? Я там два раза за двое суток попадал под раздачу, отбивался от новых безносых даргов, от суперсолдат, от прыгунов ради своего удовольствия? – вдруг серьёзно спрашивает уполномоченный. – Нет, просто всё так сложилось.

Люсичка опускает голову, она снова рассматривает кусочек чёрного дерева, похожего на уголь, а потом спрашивает:

– Сейчас вещество упаковано так же?

– Да, пробирка надёжно упакована.

– Недоумки, – вдруг говорит Люсичка и смотрит на Горохова. – Ему нужен свет, как можно больше солнца и высокая температура. В таких коробках…, – она потрясла никелированной коробочкой, – вы можете его угробить!

– Ну, мне-то об этом откуда знать, – отвечает уполномоченный.

– Это Кораблёва его так упаковала? – продолжает негодовать она.

Он молча кивает: да, она.

Горохов скорее услышал, чем увидел, как Людмила Васильевна презрительно хмыкнула.

«О, ты тоже не очень любила Кораблёву». А ещё Горохов подумал, что разговор сдвинулся с опасной точки. Во всяком случае, Люсичка начала говорить. Теперь нужно было убедить её в том, что она может получить вещество, ради которого пошла на большой, большой риск. Как ни крути, напасть на уполномоченного… Для этого нужна большая храбрость. Если такое вскроется… штрафом не отделаться. Тут речь будет идти о жизни. Трибунал не прощает нападения на своих уполномоченных. И она рискнула; видно, эта пробирка того стоила. Впрочем, чему тут