Механизм Времени - Андрей Валентинов

Шум срезало бритвой.

Casse-tête со стуком упал на паркет. Носком штиблеты Огюст пнул «головоломку». Подлая тварь с визгом улетела в угол, обдирая свежий воск. Все проводили casse-tête взглядами, словно это он сам, без участия человека, решил покуситься на родственника баронессы.

– Да вы, д’Эрбенвиль – апаш! – растерянно сказал кто-то.

– Итак, дорогой барон, я ваш секундант. Не возражаете? – Секундантом господина д’Эрбенвиля согласился быть Люсьен Дебрэ – очень достойный человек, дипломат, знаток дуэльного кодекса. – Уверяю вас, все состоится наилучшим образом.

Толстячок Бошан тщетно пытался изобразить скорбь по поводу. Довольство так и распирало почтенного журналиста. Лезло из всех пор, изо всех щелей; каплями пота струилось по румяным щечкам.

Сенсация!

– Вынужден заметить, что д’Эрбенвиль уже записал вас в провокаторы и обвинил в оскорблении дворянского сословия оптом. Слова – ерунда. Но он без шуток – Первый Ствол. С десяти шагов без промаха бьет в туза; с двадцати пяти – в бутылку шампанского. И фехтует отменно. В «Зале Гризье», на улице Тиволи, он считается третьим, после графа Бонди и генерала Бришамбо. Хотя Гризье в последнее время грозится выгнать д’Эрбенвиля вон. Маэстро – категорический противник дуэлей...

Болтовню газетчика Огюст слушал вполуха. Ему хотелось закончить разговор с госпожой Уолстонкрафт, узнать, чем кончилась кошмар-сказка кантона Ури. Experimentum in anima vili... Наверное, у зубастого мистера Бейтса тоже есть своя история. Наверное, ее уже описали в книге – подробно, увлекательно, страницу за страницей...

Volklor, д-дверь!

– К счастью, вызов поступил от него. Значит, выбор оружия за нами, равно как время и место... Но главное, дорогой барон – оружие. Это очень, очень серьезно! Пистолет не советую...

– Принимается.

– От сабли тоже откажитесь. Шпага? Или...

– Или! – выдохнул Огюст.

Когда они атаковали «синяков», уже готовых праздновать победу, рука сама тянулась к оглобле. Кажется, время приспело. За десять шагов – в туза? За десять шагов любой дурак сможет, аристо!

– Нож или кинжал. Клинок – не длиннее восьми дюймов.

– Время?

– Завтра на рассвете.

– Отлично! Место?

Он словно воочию увидел бледное лицо бретера, когда тому скажут о месте дуэли.

– Пруд Гласьер. В Жантийи.

– У меня нет слов! Что вы себе позволяете, Шевалье? Вы понимаете, что натворили?

– Избавил ваш дом от рыбы-собаки.

Над Парижем Сен-Симона голубым куполом раскинулось Новое Небо. Ясное, умытое, не тронутое копотью туч, оно щедро дарило свет и тепло. Солнце исчезло. В нем не было нужды – свет струился из глубин космоса, навсегда изгнав ночь.

Синева. Золото космического огня.

Грядущее.

Языческий божок Гипнос был милостив к социалисту Шевалье. Он даровал сон-мечту о том, ради чего стоило жить и умереть. Друзья не зря гибли на баррикадах, пролив кровь на булыжник мостовой. Грядущее близко, оно уже здесь. Мы изменили тебя, мой Париж!

Сияние неба, отсвет земли...

– Республика и Разум, Огюст! – знакомый голос звучал устало. – Нравится?

Шевалье знал, что спит, а потому ничуть не удивился.

– Республика и Разум, гражданин Книгге. Или мне лучше звать вас – барон фон Книгге? Теперь я знаю, отчего вам по душе кладбища. Сорок лет без малого – в гробу! Привыкли, герр алюмбрад?

Сверху, со звенящих высот, Париж походил на гигантские соты. Кварталы сверкали металлом. Блеск не имел названия. Сталь? серебро? серый чугун? – нет, не то...

– Алюминиум, – подсказал Человек-вне-Времени. – Жуткая безвкусица! У нас в Германии есть пословица: «Маленькая ложь рождает большое недоверие». Я мог бы вам все объяснить, и вы бы поняли, Огюст. Но я не стану пояснять. Вы хотели узнать, чем кончилась сказка? – про кантон Ури...

Кварталы приблизились. Стало можно рассмотреть отдельные дома – колонны-ульи в сотни этажей. С их крыш взлетали монгольфьеры – огромные, словно океанские корабли, и маленькие, как лодочки на Сене. Шевалье поглядел в сторону острова Ситэ – и замер. Ажурная башня-колосс горделиво поднималась к зениту. На ее вершине, раскинув руки, стоял монумент-исполин.

Тот, кому Господь вручил руководство Светом.

Исаак Ньютон!

– Доктора звали, конечно, не Франкенштейн. Он был очень стар. Всю жизнь доктор посвятил науке, но ничего не добился. И тут такой шанс! Регенерация у человека – это прославило бы его на весь мир. Experimentum in anima vili – опыты по живому. Помните про стальную пилку? Нашему Ури вновь отрезали ноги, а заодно и руки. Не из жестокости, из научного интереса. Важно было понять, вырастет ли хвостик у бедной ящерки...

Золотистый свет потускнел, в нем проклюнулись черные пятна. Шевалье мотнул головой, гоня наваждение. Нет, нет! Наука не виновата. Преступники и сумасшедшие исчезнут только здесь, в дивном мире Грядущего.

– Доктор не был злодеем, Огюст. Как не был развратником маркиз де Сад. Женщины маркиза не интересовали, он исследовал нашу психику – до донышка. Если отбросить религию и мораль, если поставить в центр мира не Бога, а знание – что помешает доктору резать мальчика? Конечности, органы, глаза. Резать – и каждый раз изумляться открытию. Ящерка выращивала, что попросят. Представляете? Доктор исписал сотни листов, законсервировал десятки препаратов в спирте, заполнил альбомы рисунками. Он был очень добросовестным и очень любил науку. Вы не думайте, доктор жалел мальчика, даже плакал вместе с ним. Однако считал, что это нужно для будущего. Чтобы люди стали лучше, здоровее, красивее... Природа для него была не храмом, а лабораторией. Вивисекторской... Не вам его осуждать, Огюст. Вы уже убили кое-кого только за то, что они мешали пришествию Нового Мира. Убили – и успели забыть.

Отвечать Шевалье не стал.

Слова – ветер, пустой звук. Главное, что Грядущее здесь, перед глазами. Значит, жертвы были не напрасны. Великий Ньютон обнимал мир, серебристый металл горел теплым огнем. Да, жертвы! Да, смерть! Но люди научатся жить счастливо.

Понял, алюмбрад?

– Мальчик вырос. Он стал очень сильным, научился хитрить, притворяться. Даже получил образование – в определенном смысле. Однажды ночью он выломал дверь лаборатории и отправился на поиски своего палача. Убил его, всю семью, поджег дом. А потом стал охотиться на злых докторишек. Мальчик понял, что мир станет гораздо лучше, если разорвать на части всех врачей. Я подобрал его, успокоил, оставил при себе. Он очень добрый, мой Ури. Мухи не обидит. Когда последний доктор на Земле захлебнется собственной кровью, он захлопает в ладоши...