Механизм Времени - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Пока» не было сказано, но явно подразумевалось.
– Ты уверен? Эминент – барон фон Книгге? Иллюминат... в смысле, алюмбрад Филон, друг Спартака-Вейсгаупта?
– Уверен! – гномик фыркнул, поправил шейный бант. – Тебе это даже придурок Гизо подтвердит. Большим человеком стал бы твой Филон; глядишь, Бонапарта перерос бы... Да вот беда – помер. Что? И этого не знаешь? В 1796-м скончался, в мае, за год до моего рождения. Совсем молодой – сорока четырех лет от роду. Был Эминент – и вышел. Еще вопросы есть, Ним, бочка дырявая?
«Если Тьер сказал „помер“, значит, помер. На будущее учтем».
– Есть. Пеше д’Эрбенвиль – знаешь такого?
Личико Тьера сморщилось печеным яблоком. Казалось, ему под самый нос сунули тухлятину.
– Я же предупреждал ваших! Д’Эрбенвиль – агент полиции, доносил на республиканцев еще при Бурбонах. Кличка Топаз, карточка с четным номером. Редкая сволочь, шантажист, вымогает деньги у любовниц. Бретер, в карты передергивает... Постой, да ведь это он убил Галуа?
– Он...
«...Нам, французам, мало собственного зла – требуется чужое, иностранное. Чему удивляться? Сами мы чисты и невинны, агнцы святой Женевьевы, грех принес в нашу страну иноземец, злодей с низким лбом, бегающими глазами и грязным золотом в карманах. Боюсь, такое не лечится – даже страшным пожаром войны и революции. Это не мы виновны, не мы! Это прусаки, британцы, турки, казаки, кастильцы!.. Неудивительно, что первые подозреваемые в деле Галуа – троица „странно одетых“, как сказано в полицейском протоколе, иностранцев. Не то русские, не то поляки, не то вообще японцы.
Мы повторяем эту чушь – и нам не стыдно.
Виновника гибели Галуа назовет суд. Я в это верю, ибо верю во Францию и французов. Но чтобы излишне бдительные и дальше не пускали собак по следу «японцев», рискну указать на того, кто вызвал молодого Галуа на дуэль, кого видели той страшной ночью недалеко от пруда Гласьер. Имя и фамилия достаточно известны, посему лишь обозначу их, как в давние годы королевская лилия клеймила убийцу и вора.
Получай свою лилию, П. д’Э!»
Газета «Шаривари», статья «Ужас предместий». Вместо подписи – три звездочки.
А может, Три Звезды?
Все встало на свои места. Шевалье повел плечами, сбрасывая чудовищную тяжесть, давившую все эти дни. Ах, гномик, мудрый гномик! – модный фрак, парчовый жилет. Стоячий воротничок – белый-белый! – углами подпирал Тьеру уши. Малыш выглядывал из воротничка, как из сугроба.
Снежинки-снежинки, повернитесь вокруг оси...
– А знаешь, земляк... Я на следующих выборах за тебя проголосую. Если с нужной ноги встану, а ты избирательную реформу проведешь.
Губы марсельца сложились трубочкой, издав язвительный свист. По лестнице как раз спускался профессор физики, человек почтенный, с уважением к святыням – так он от неожиданности чуть не скатился вниз по ступеням.
– Думаешь, введут голосование для каторжников? Хватит дурить, Огюст. Кончились ваши революции. Делом займись, а то проживешь, как твой Эминент – не пойми зачем, незнамо для кого. Кстати! Ты не первый интересуешься фон Книгге. В прошлом году... Точно! Наводил у меня справки...
– Кто?!
– А ну-ка догадайся, землячок. «...И убийца не раз являлся ей в сна-а-а-ах!»
– Не может быть! – ахнул Шевалье. – «Нельская башня»? Три Звезды?
– Он. Александр Дюма.
* * *
Из сказок, слышанных в детстве, Огюст узнал, что мир – это место, где Добро борется со Злом. Став взрослее, он понял, что сказки правы. Увы, не всегда можно определить, кто на чьей стороне. Наблюдая за снежинкой, мерцающей в вышине, он начал догадываться: все еще сложнее.
Сложнее – и безнадежней.
«Я не знаю, что именно открыл ваш друг, – сказал Эминент под сводами кладбищенской мельницы. – Но едва он попытался обнародовать свое открытие, начались неприятности».
Человек-вне-Времени не ошибся – в Европе шла охота на тех, чей разум и воля двигали Время вперед. В дни, предшествующие восстанию, Шевалье посетил газетный зал и вдосталь надышался пылью недавних новостей. Он знал, что искать, и нашел. Итог был трагичен. Только наивный обыватель мог счесть это случайностью.
...Галуа убили, «оформив» дуэль.
...Жан Фурье, секретарь Академии, внезапно сошел с ума – и заморил себя печным жаром. Несчастный утверждал, что зной полезен для здоровья, нагревал жилье до температуры пекла, заворачивался в ткань, подражая мумии. В итоге не выдержало сердце. Работу Галуа, переданную ему на рассмотрение, не нашли.
...Софи Жермен умерла от болезни, лекарства от которой врачи не знали. Соратница Фурье, покровительница Галуа, женщина-математик, автор «Общего рассуждения о науках и литературе», она полагала, что интеллектуальная вселенная наполнена аналогиями. «Человеческий дух распознает эти аналогии, что приводит в конечном итоге к открытию природных явлений и законов мироздания...» – канцеронома груди вцепилась в Софи клешнями, не позволив закончить работу.
...Нильс Абель, норвежец, работавший в той же области, что и Галуа, – чахотка быстро свела его в могилу. Двадцать один год – срок жизни бедняги Эвариста; двадцать семь – бедняги Нильса.
Гибли не одни математики. Смерть собирала щедрый урожай. От удара скончались великий биолог Кювье и создатель египтологии Шампольон. Сгорела коллекция знаменитого естествоиспытателя Иоганна фон Эшшольца; надломлен горем, он умер от тифа, не дотянув и до сорока. Холера настигла убегающего от нее философа Гегеля. Ушел в мир иной Томас Зеебек – немец, открывший термоэлектричество, друг и коллега датчанина Эрстеда...
Андерс Сандэ Эрстед?
Если он – Зло из сказки, значит, Эминент – Добро?
Снежинка подмигивала. Ей вторили звоном колокольчики: «Новенький-новенький!» Бежать поздно – в полночь за его душой с берега реки придет девушка. Она уже близко; сквозь тьму слышится шлепанье мокрых, ледяных ног...
Нет, не Добро боролось со Злом. Злая Воля встретила Волю иную.
Тоже злую.
– Господин Шевалье! Я не предлагаю вам стать трактирным... Как это по-французски? Да, вы-ши-ба-лой. Для дел такого рода у меня имеются лакеи. Но ваше присутствие на приеме будет очень желательным.
Огюст невозмутимо кивнул, решив не спорить. Странное дело, но лишь сейчас в речи баронессы Вальдек-Эрмоли стал заметен легкий акцент. «Вьи-ши-бья-лой»...
Трудное слово – для аристо.
Огонь в глазах, блеск колье. Драгоценные вспышки на пальцах, запястьях; в светлых, изящно завитых локонах. Роскошь вечернего платья – перья, ленты, кружева. Затянута в корсет, талия похожа на клинок рапиры – гнется, не ломается. Шелк, атлас, парча – все сверкает, переливается, слепит...