Октавиан Август. Революционер, ставший императором - Адриан Голдсуорси

Как часто случается, детали случившегося не поддаются уточнению. В качестве обвинителя Галла выступил некто Валерий Ларг, его прежний товарищ и, вследствие этого, вероятно, еще один из тех, кто хотя бы в какой-то мере пользовался благосклонностью принцепса. Однако ситуация неясна: о Ларге шла дурная слава инициатора жестоких и зачастую несправедливых преследований. Дион рассказывает о том, как Ларгу повстречался некто и поинтересовался, помнит ли тот его. Ларг отвечал отрицательно, и человек устроил из этого целое действо, записав его ответ на случай, если обвинитель когда-нибудь попытается призвать его к ответу за некое вымышленное оскорбление. Он также сообщает, что другой человек из ближайшего окружения Августа – по случайности, подобно Ларгу, принадлежал к всадническому сословию – как-то раз прикрыл руками рот и нос, заметив Ларга, тем самым намекая, что даже дышать в присутствии этого человека небезопасно.

Цезарь Август лишил Галла своего расположения и отозвал его с занимаемого им поста. В чем именно состояло обвинение, неизвестно, но, по-видимому, оно было связано с законом, предусматривавшим наказание для наместника за взяточничество (прежде всадники не подпадали по его действие). Однако Галл был наместником, имел соответствующие права и обязанности, и, возможно, тот факт, что теперь его сочли подконтрольным тем же правилам, что и сенаторов, занимавших аналогичные посты, послужил им утешением. Египет являлся важным источником налоговых поступлений, и на то, что Галл (или его приближенные) слишком охотно запускали руку в казну, не стали смотреть сквозь пальцы. Все могло объясняться попросту тем, что всадник позабыл всякий стыд (как то делали в прошлом многие правители-сенаторы), но все это лишь предположения и не более того.

Поскольку Галл лишился дружбы, или amicitia, Цезаря (жест этот приравнивался к открытой враждебности со стороны Августа), сенат с готовностью проголосовал за его осуждение и изгнание. Галл пришел в отчаяние и покончил с собой. По словам Светония, известие об этом поступке заставило Августа разрыдаться, сокрушаясь, что «ему одному в его доле нельзя даже сердиться на друзей сколько хочется». Оценка этого эпизода как согласованного противостояния со стороны сената неубедительна: вполне возможно, что он свидетельствовал об отчаянном стремлении некоторых сенаторов заслужить благосклонность принцепса, предугадав, чего он хочет. Вполне возможно, что нападки на Галла были призваны продемонстрировать, что даже наместник из всаднического сословия, назначенный Августом, подвластен закону. Если так, этот жест мог вполне заслужить одобрение принцепса или, по крайней мере, его представителей в Риме, таких как Агриппа, Статилий, Тавр и Меценат.[424]

Последняя книга автобиографии

Август разделил войско на три колонны, которые разными путями продвигались в Кантабрийские горы. Цель, по-видимому, заключалась в том, чтобы захватить основные проходы и подчинить главные укрепленные поселения местных народов. Археологические данные подтверждают, что в этих местах велись серьезные бои, а также позволяют выявить местонахождение временных лагерей, построенных римлянами во время этих кампаний. К сожалению, ни одно из этих мест невозможно связать с локациями, названия которых в кратком (и почти наверняка искаженном) виде встречаются в источниках. Август закончил автобиографию рассказом о своей победе в этих войнах, но в сохранившихся источниках нет почти никаких упоминаний об этом утраченном произведении. Он ничего не говорит о собственных подвигах и опасностях, которым подвергался в ходе этой кампании, и, похоже, что наибольшая опасность, с которой он столкнулся, исходила не от врагов. Еще до конца года он снова серьезно заболел, вернулся в Тарракон и оттуда курировал все операции вплоть до их завершения в 25 г. до н. э.[425]

Кантабры и астуры сражались со всей решимостью, и сохранились рассказы о воинах, которые предпочли капитуляции самоубийство. Существует сильное и ошибочное убеждение, будто все войны, которые велись на территории Испании, были партизанскими. В такой гористой местности засады, конечно, играли определенную роль, и даже известен случай, когда внезапное нападение сорвалось из-за предательства союзной общины, что позволило римлянам быстро продвинуться, дабы усилить контингент и победить врага. Тем не менее, очевидно, что были и крупномасштабные боевые действия, и многочисленные осады. Римские потери были весьма значительны, поскольку не каждая операция была успешной, и штурм даже маленькой укрепленной деревни представлял опасность для нападавших. В какой-то момент из Аквитании в Галлию прибыли корабли с подкреплением; один или несколько раз они причаливали к северному побережью Испании и нападали на врага, отвлеченного основными силами.[426]

Прослеживалось определенное сходство с операциями в горах Иллирии, хотя узнать, сколько человек было занято и в тех, и в других, невозможно. Также не ясно, насколько опыт, полученный в сражениях на одном театре военных действий, передавался подразделениям в других местах. Временные лагеря, построенные во время этих кампаний, возводились в соответствии с традициями республиканской армии и с учетом особенностей рельефа. Несмотря на то, что внутреннее устройство отличалось высокой организованностью, которая так восхищала греков еще с III в. до н. э., лагеря пока не приобрели стандартную форму игральной карты и характерную внутреннюю планировку, каковые получат распространение в ближайшее несколько десятилетий. Так же, как и условия службы, распорядок дня и муштра не были разработаны и сразу же введены – они развивались постепенно в течение жизни Августа, по мере того, как вводилось все больше предписаний.[427]

Как и в предыдущих кампаниях, римляне пытались занять доминантную высоту, когда их колоннам приходилось прокладывать себе путь через долины и проходы. Одну из крепостей они окружили пятнадцатимильным рвом, так что у защитников не было никакой возможности сбежать. Война велась жестко, методично и не особенно благородно, но зато давала офицерам и солдатам возможность отличиться и получить повышение или иные награды. Первому и Второму легионам было даровано почетное наименование Августовых, а последний под конец даже взял себе в качестве одной из эмблем Козерога – астрологический символ Августа (Florus II. 33. 50).

Потребовалось два года тяжелой борьбы, прежде чем объявили о победе и в Рим было направлено известие о том, что врата храма Януса можно снова закрыть. Август был провозглашен императором, и сенат проголосовал за предоставление ему триумфа. Титул он принял, а от празднования триумфа отказался, и впоследствии тоже всегда будет поступать подобным образом. Эффектное заявление о том, что он не стремится к личной славе, поскольку и так уже достиг очень многого, произвело гораздо более сильное впечатление, чем очередное триумфальное шествие по улицам Рима. Подобно Агриппе, он хотел безвозмездно трудиться на благо Рима, – «безвозмездно» в его случае означало без обычных почестей. В конечном итоге провозглашение победы оказалось преждевременным, и вскоре после того, как Август покинул Испанию, кантабры и астуры возобновили боевые действия. Было проведено еще несколько кампаний, завершившихся весьма эффективной, можно даже сказать, безжалостной операцией под руководством Агриппы в 19 г. до н. э. Но даже после этого ход сражений не всегда складывался в пользу римлян – Первый Августов легион был лишен своего почетного наименования за какое-то поражение (позднее, после продолжительной службы на германской границе, он получит наименование Германского – Germanica).[428]